Прелесть

Жил-был старик купец, который разбогател на подозрительных торговых сделках и заважничал.

— За деньги купишь все, и счастье тоже, — говаривал он. Потому и взял себе в жены девушку красивей всех в округе, хоть и бедную. Радовался купец, что все ему завидуют.

Родилась у них дочка. Кто ее ни увидит, похвалит:

— Вырастет красивей мамы!

Купец был вне себя от счастья и с утра до вечера любовался малюткой, сидевшей на руках у матери или спавшей в колыбельке.

Как-то ночью проснулся он от странных звуков.

— Ты слыхала?

— Слыхала! — ответила жена.

Оба не на шутку испугались. А дочка захныкала, потом как заплачет! Мама вынула ее из колыбельки, поцеловала, покормила грудью, и вскоре та заснула. Но родители остаток ночи провели без сна. А поутру в спальне все было как обычно, и девочка — резвая, улыбчивая — выглядела так, будто ничего дурного с ней не приключилось.

Но следующей ночью — снова. «Ты слыхала?» — «Слыхала!»

Оба страшно испугались. Малышка захныкала, а потом как заплачет! Мама поступила как и накануне, и крошка уснула, однако муж с женою не сомкнули глаз. Наутро в спальне все было как обычно: малышка — резвая, сиявшая улыб-

кой — выглядела так, будто ничего с ней не случилось.

На третий вечер уложили они дочку спать между собой. Но наступило время — и опять раздались странные звуки. «Ты слыхала?» — «Слыхала!»

Мама, перепугавшись пуще прежнего, взяла дочурку на руки, желая уберечь от того, кто замышлял дурное и бродил вокруг кровати. Вновь малышка стала хныкать, громко плакать, но в конце концов заснула. А родители всю ночь не сомкнули глаз.

С той поры ничего подобного не повторялось.

Росла девочка удивительно пригожей, и родители не чаяли в ней души. Имя, нареченное ей при рождении, казалось им недостаточно красивым, и звали они дочку Прелесть. Было ей уже два года, но она не могла сказать ни слова и не отзывалась, когда к ней обращались. Видя, как родители шевелят губами, девочка смотрела застывшим взглядом, смеялась или же мычала. И что еще ужасней, Прелесть была не только бессловесной, но к тому же и глухой: когда произносили "ее имя или хлопали в ладоши, она оставалась безучастной или тупо глядела на руки, судя по всему, хлопков не слыша.

— Глухонемая!

Родители потеряли покой.

У малышки были огромные глаза — голубые и ясные, как у матери, однако без малейшего проблеска ума. При виде пищи они загорались и поблескивали, и сколько бы она ни проглотила, все равно казалась голодной. Дай ей волю — не переставала бы жевать.

Поев, она ложилась на пол в уголке и часами дремала. А когда не ела и не дремала, то обходила комнаты и наблюдала за домашними или пробо-

вала подражать им. Мама шьет? Значит, и ей нужны иголка с ниткой и клочок материи, чтобы кое-как прокладывать стежки. Служанка подметает, вытирает пыль? Значит, и Прелесть хочет водить метлою по полу — туда-сюда, направо и налево — или, сама не ведая зачем, махать тряпкой по мебели и стенам. И горе, если мама не давала ей иголку с ниткой, а служанка — тряпку и метлу! Девчушка ударялась в слезы, кричала, топала ногами, и приходилось выполнять ее желание. Стоило же ей увидеть что-нибудь или кого-нибудь, кто казался ей забавным, она хохотала до упаду, пока на глаза не навертывались слезы. Эти крики, плач и топанье, а также беспричинный смех были для родителей что нож: острый, им теперь не нужно было и богатство, не способное принести хоть каплю радости. Купец, не упускавший прежде никакой возможности обогатиться, больше не осмеливался повторять: «За деньги купишь все, и счастье тоже»... Но вот как-то раз надоумили его:

— Пойдите к колдуну Открой-Закрой. Он своими мазями творит чудеса. Бедным дает их даром, а от богатых требует платы, да какой!

— Вылечит мне дочку — половину состояния отдам.

И купец отправился на поиски колдуна.

Войдя в его пещеру, он от испуга чуть не лишился чувств. Под сводами носились, словно обезумев, громадные летучие мыши, по полу туда-сюда скакали жабы, огромная змея то ползала, то, встав на хвост, раскачивалась, подрагивая жалом, похожим на язычок пламени. Растянувшись на золе возле очага, мурлыкал черный кот, а на плече у колдуна сидела сова и хлопала глазами, сверкавшими во тьме, точно алмазы.

Коснется колдун стены — и оттуда ударяет

фонтан: то голубой, то розовый. Мелодичное журчание струй казалось звоном колокольчиков из серебра и золота. Напоив этой розовой и голубой водой свою живность, колдун опять дотронулся до стен, и фонтаны тотчас иссякли.

Так вот за что он получил прозвание Открой-Закрой! Купец собрался с духом и только хотел было молвить слово, но колдун его опередил:

— Я знаю, что вас привело сюда. Надо спросить совета у моих покровителей. Давай-ка, Жаба! Змея, сюда! Говорите правду. Вот только...

Купец все понял и сказал:

— Я принес горстку зерна. — (Его предупредили, что он должен так сказать о золотых монетах.)

Колдун Открой-Закрой даже не поблагодарил. Сидя на скамейке, он закрыл глаза, вытянул ноги и руки и вроде бы заснул.

Вскоре он очнулся, взял из коробочки черной, но необычайно ароматной мази, завернул ее в клочок бумаги и вручил купцу.

— Втирайте девочке как следует за ушками во время сна, и вы увидите, что будет. Однако... — И замолк.

Наутро Прелесть проснулась, соскочила с постели и даже закричала от радости. Она услышала, как в саду поют птицы! Слова отца и матери, малышке не понятные, не доставляли ей такого удовольствия, как птичье щебетание и трели. Мычанием и жестами она подманивала птиц и сердилась оттого, что те к ней не спешат. Тогда отец подарил ей канареек, щеглят, жаворонков и дроздов. Прелесть скоро приручила их и водила за собой, привязав за лапки шелковыми нитками. Щеглята с канарейками вились вокруг нее, садились на головку и на плечи, клевали корм с ее руки, а жаворонки и дрозды старались занять их

место. По всему дому разносились оглушительное пение и беспрестанный шелест крыльев.

В конце концов купцу это надоело, и однажды утром, когда девочка спала, он выпустил всех птиц.

Опять явился он к колдуну Открой-Закрой.

— Вы подарили моей дочке слух, так; наделите же и даром речи! Вот вам еще горсть зерна.

— Благодарю! Благодарю! Оставьте себе. Теперь вам надо обращаться к тому, что более могуществен, чем я.

— Кто же это?

— Волшебник Смехун-Болтун.

— А где он лсивет? Ему тоже нулено принести горсть зерна?

— Две. И надо говорить не «горсть», а «зернышко». Скоро он придет ко мне погостить, и я пошлю за вами. Но не вздумайте назвать его в глаза Смехуном-Болтуном!

Лишившись птичек, Прелесть затворилась в темной спальне и отказывалась далее от еды. А родители не находили себе места. Ну где лее он, где этот Смехун-Болтун?

И вот купец опять оказался в пещере колдуна.

— Добрый волшебник, добрый волшебник, наделите мою дочку даром речи!

— Меньше говори — умнее будешь.

— Все равно, добрый волшебник, дайте моей дочке дар речи!

— Молчание — золото, а слово — медяк!

— Все равно, добрый волшебник, наделите мою дочку даром речи! Вот вам — уж простите — малюсенькое зернышко.

— Подоледите, я сейчас вернусь. Волшебник исчез. Когда лее наконец вернулся,

сказал:

— Готово! Но, молеет быть, иным глухим луч-

ше и не слышать, а иным немым — не говорить. Скоро вы убедитесь, что я прав.

Купец не понял и, довольный, поспешил домой. В самом деле, Прелесть заговорила!

Сначала радости не было предела. Девочка не умолкала ни на миг:

— Папа, что это?.. Мама, что это?..

Но говорила она сплошные глупости. Спрашивает, например:

— Почему вода белая, а огонь красный?

— Вода ведь женщина, а огонь — мужчина, — отвечает ей отец, смеясь.

— А куда бежит луна за облаками?

— Она замерзла и возвращается домой.

— А как она бежит без ног?

— Катится.

— А кто же ее катит? Что, луна — пшеничная лепешка? Вот бы попробовать! Она, наверное, вкусная. Папа, погляди, ее уже наполовину съели!

И так целыми часами.

Беда, если беседовали мама с дочкой. Со стороны казалось, что они ссорятся. Прелесть повышала голос, потому что мама от горя заболела и стала хуже слышать, а мама, как и все глухие, кричала громче дочери. Частенько они друг друга и вовсе понять не могли.

— Мамочка, какой чудесный день!

— Что такое, дочка? Спеть песню лень?

— Я сказала: нынче день какой чудесный!

— Знаю, знаю, слуга наш — парень честный.

— Я говорю, что день чудесный! — выкрикивает Прелесть.

— Слышу! Не глухая!

И так они надрывались, что купец, бедняга, убегал куда глаза глядят.

Нормально Прелесть говорить, похоже, что уже и не умела.

А когда не говорила, то смеялась по малейшим поводам звонким смехом, заражая всех домашних.

— Ха-ха-ха! — подхватывала мама.

— Ха!.. Ха!... — вторил ей папа.

— Ха-ха-ха! — закатывались служанки, поневоле бросая все дела.

Сбегались любопытные соседки и друг за дружкой тоже принимались хохотать неведомо над чем.

— Ха!.. Ха!.. Ха!.. — хватаясь за бока, давясь от кашля, изнемогая.

Или того хуже — порой из-за сущей ерунды Прелесть заходилась в плаче, до того пронзительном, что дрогнул бы и камень.

— И-и! И-и! И-и!

— Что с тобой, глупышка? В чем дело? Понемногу плач одолевал и всех домашних.

— И-и! И-и! И-и!

Отец и мать, служанки и соседки — все проливали слезы, будто бы произошло страшное несчастье.

Не в силах больше это выносить, купец пошел к колдуну Открой-Закрой и волшебнику Смехуну-Болтуну.

— Вот вам... две горсти зерна. Пусть дочка вновь оглохнет.