Фока – на все руки дока
Жена замертво лежит. Дети Фокины при живом отце сироты.
Высоко поднял палач топор. Взыграло Балдеево сердце.
Рубанул по широкой, жилистой шее топор палача... и согнулся.
– Что же это, царь? – спрашивает при всем народе Фока. – Твой топор мою голову не сечет.
А народ все знает – шумит, хохочет.
– Повесить его! В петле удавить! – велит Балдей.
Вкопали в землю висельный глаголь. Накинули петлю. Выбил палач из-под Фокиных ног березовый обрубок. Взвизгнули девки, заголосили бабы, завопили старухи. А веревка оборвалась.
– Что же это, царь? – говорит Фока. – Твоя веревка моего тела не выдерживает.
Белее снега сидит в царских носилках Балдей. Ржой покрылось лицо думного дьяка Пустой Головы. Присмирела дума.
– Утопить его! – кричит Балдей. – В реку кинуть!
Ухмыльнулся на эти слова Фока, да и молвит:
– Как можно утопить человека, когда за него народ стеной стоит!
Стали привязывать камень к Фокиной шее те же люди, которые вместо стального восковой топор палачу подсунули и прелую веревку подсудобили.
Привязали они ему на шею вместо камней крашеную сосновую кору, положили под рубаху надутые бычьи пузыри, да и кинули в реку.
Опять взвизгнули бабы, заголосили старухи. А Фока на плаву из реки кричит царю:
– Что же, царь, твои камни не тонут, мешки с песком под моей рубахой меня ко дну не тянут?
Позеленел Балдей, почернел злой царь. Хотел было Фоку огнем казнить, да нутро у Балдея пламенем занялось, задымилось и сгорело.
Был царь – и нет царя.
Ликует народ. Поет народ. В колокола звонит. Тружеников прославляет. Фоку первым старостой называет.
Хорошо зажил Фока, в чести. Умом свою державу прославил и веселую сказку после себя оставил.
Эту!
.