Медный кувшин (8 глава)

— Построить что? — воскликнул Гораций.

— Турецкие бани, понятно говорю. Ведь это же сущие турецкие бани. Как вы думаете, кто захочет снять квартиру, отделанную на смех? Что я скажу домовладельцу? Такое дело разорит меня, да! После того, как вы здесь квартируете пять лет, и мы с Марией смотрели на вас, как на родного… Это тяжело… это чертовски тяжело!

— Слушайте, — сказал Вентимор резко, потому что было ясно, что умственные занятия г-на Рапкина не обошлись без помощи многочисленных рюмок, — придите в себя наконец и слушайте!

— Я почтительно отклоняю предложение прийти в себя… ни для кого на свете, — сказал г-н Рапкин с гордым видом. — Я стою здесь за свое достоинство, как человека, сударь! Слышите, я стою здесь…

Он помахал рукой и неожиданно сел на мраморный пол.

— Стойте на чем хотите или на чем сумеете, — сказал Гораций, — но вы слушайте, что я хочу вам сказать. Тот кто… те, кто сделали все эти изменения, вышли за пределы моих распоряжений. Я вовсе не хотел, чтобы дом был так переделан. И все таки, если ваш домовладелец не найдет, что его. ценность страшно повысилась, он будет дураком, вот и все! Как бы то ни было, я позабочусь, чтобы вы не пострадали. Если заставят все привести в прежний вид, я это сделаю на свой счет. Поэтому, пожалуйста, не беспокойтесь больше.

— Вы — настоящий джентльмен, г. Вентимор, — сказал Рапкин, осторожно пытаясь стать на ноги. — Джентльмена сразу узнаешь. Я тоже джентльмен!

— Конечно, — сказал Гораций весело, — и я вам скажу, как это доказать. Вы сейчас же пойдете вниз и попросите свою милую жену облить вам голову холодной водой: затем окончите свой туалет, постарайтесь добыть какой-нибудь стол, накройте его для обеда и будьте готовы к приезду моих друзей, чтобы доложить о них, когда они приедут, и потом служить за столом. Понимаете?

— Хорошо, господин Вентимор, — сказал Рапкин, который еще не вышел за пределы понимания и повиновения. — Вы уже на меня положитесь. Я постараюсь хорошо принять ваших друзей, превосходно! Я служил буфетчиком в лучших, в самых знатных… в самых аристо… вы знаете, в такого рода домах… и… все это было в порядке, и я буду в порядке через несколько минут.

С таким обещанием он заковылял по лестнице, оставив Горация с облегченным до некоторой степени сердцем. Подержав голову под краном, Рапкин будет достаточно трезв; да и кроме того можно рассчитывать на нанятого лакея.

Если бы только нашлась его фрачная пара! Он вернулся в свою комнату и все перерыл, как сумасшедший, но нигде ничего не оказалось, а так как он не мог решиться встретить гостей в рабочей куртке — что профессор принял бы за умышленное оскорбление и что, конечно, показалось бы грубым нарушением этикета в глазах г-жи Фютвой, если не в глазах ее дочери, — то он решил надеть восточные одежды за исключением чалмы, которую ему никак не удавалось навертеть на голову.

Так наряженный, он снова вошел в зал под куполом, где, к своему большому неудовольствию, увидел, что еще не было и намека на обеденный стол. Он уже начал растерянно искать звонок, когда появился Рапкин. По-видимому он последовал совету Горация, потому что его волосы были мокры и приглажены и он был сравнительно трезв.

— Нет, это слишком! — кричал Гораций. — Мои друзья могут сейчас приехать, а еще ничего не сделано. Вы не намерены служить за столом в таком виде, не правда ли? — прибавил он, заметив, что тот был в пальто и шарфе.

— Я не намерен служить ни в каком виде, — сказал Рапкин, — я ухожу, да!

— Очень хорошо, — сказал Гораций, — в таком случае пошлите сюда лакея… Я полагаю, он пришел?

— Он пришел… но опять ушел… Я ему сказал, что он не будет нужен.

— Вы это ему сказали! — сказал Гораций сердито, но потом овладел собой. — Ну, Рапкин, образумьтесь. Не можете же вы в самом деле свалить все на жену: и готовить обед и подавать его!..

— Она не намерена делать ни того ни другого, она уже ушла из дому.

— Вы должны привести ее назад! — воскликнул Гораций. — Боже мой! Неужели вы не видите, в какое положение вы меня ставите? Мои знакомые уже выехали из дому, теперь слишком поздно им телеграфировать или как-нибудь дать знать.

Пока он говорил, раздался стук у входной двери; и довольно странным показался знакомый звук чугунного молоточка в этой арабской зале.

— Вот они! — сказал он, и мысль встретить их у двери и предложить сейчас же отправиться в ресторан пришла ему на ум, но тут он сообразил сразу, что неудобна его одежда да и денег не хватит на это.

— В последний раз и вас спрашиваю, Рапкин! — крикнул он в полном отчаянии. — Неужели же вы вовсе не готовили обеда:

— О, — ответил Рапкин, — обед-то будет: его стряпают какие-то дикие нехристи там, внизу, вот что уязвило сердце Марии: видеть, что все взято из ее рук, после того, как она так много хлопотала.

— Но мне нужен кто-нибудь, чтобы подавать! — воскликнул Гораций.

— У вас найдется довольно слуг для чего угодно. Но если вы надеетесь, что честный христианин станет служить вместе с дурномордыми арапами и плясать под их дудку, то вы ошибаетесь, сударь! Пойду переночую у своего зятя и спрошу у него совета об этом деле, потому что он служил швейцаром у адвоката и знает законы. А пока желаю вам доброго вечера и надеюсь, что ваш обед будет вам по вкусу и по желанию!

Он вышел через дальнюю арку, в то время как из передней до Горация долетали слишком хорошо знакомые голоса. Фютвой приехали; ну, во всяком случае, кажется, им будет что поесть, раз Факраш в своем старании делать все основательно, сам приготовил и пир, и прислугу! Но кто же доложит о гостях? Где те слуги, о которых говорил Рапкин? Не пойти ли самому встречать гостей?

Через минуту ответ на эти вопросы явился сам собой, потому что, пока он еще стоял под куполом, драпировки центральной арки раздвинулись с шумом и открыли двойной ряд высоких рабов в богатых одеждах; их глаза цвета оникса выкатились и зубы засверкали на шоколадном фоне их лиц, когда они произнесли свое восточное приветствие.

Между этим двойным рядом стояли профессор, г-жа Фютвой и Сильвия; они только что сняли верхнюю одежду и смотрели с нескрываемым удивлением на блеск, который представился их глазам.

Гораций двинулся к ним навстречу; он чувствовал, что попал в тиски и единственное, что ему оставалось, это принять спокойный вид и верить, что его счастливая звезда проведет его через все затруднения без неприятных разоблачений и безо всякой беды.