Ундина (5 глава)

О том, как рыцарь жил у рыбака в хижине.

Может быть, добрый читатель, тебе случалося в жизни,

Долго скитавшись туда и сюда, попадать на такое

Место, где было тебе хорошо, где живущая в каждом

Сердце любовь к домашнему быту, к семейному миру

С новою силой в тебе пробуждалось; и снова ты видел

Край родимый; и все обаяния младости, блага

Первой, чистой любви на могилах минувшего снова

В прежней красе расцветали, и ты говорил, отдыхая:

Здесь живется сладко, здесь сердцу будет приютно.

Вспомнив такую минуту, когда очарованной думой

Ты обнимал безыменное, тайное счастье земное,

Ты, читатель, поймешь, что должен был чувствовать рыцарь,

Вдруг поселившися в этом пределе, далеко от света.

Часто он с радостью тайной смотрел, как поток, свирепея,

День ото дня расширялся, и остров все дале и дале

В море входил, разлучался с твердой землею; казалось,

Мир кончался за ним. На сердце рыцаря стало

Тихо, светло и легко. Рыбак был мудрец простодушный;

Зная людей, изведав тревоги житейские, бывши

Ратником сам в молодых летах, на досуге он много

Мог рассказать про войну и про счастье, несчастье земное;

Словом, он был живая летопись; время без скуки

Шло в разговорах меж старцем отжившим и юношей, полным

Пламенной жизни: мудрость смиренная, прямо из жизни

Взятая здравым рассудком и верою в бога,вливалась

В душу Гульбранда и в ней поселяла блаженную ясность.

Бодрый старик промышлял по-прежнему рыбною ловлей;

Был не без дела и рыцарь: в хижине, к счастью, нашелся

Старый доспех рыбака, самострел; его починивши,

С ним ежедневно рыцарь ходил на охоту; а вечер

Вместе все перед ярким огнем проводили, и полный

Кубок тогда частенько постукивал в кубок: в запасе

Было вино, и нередко с ним длилась беседа до поздней

Ночи. Но мирной сей жизни была душою Ундина.

В этом жилище, куда суеты не входили, каким-то

Райским виденьем сияла она: чистота херувима,

Резвость младенца, застенчивость девы, причудливость Никсы,

Свежесть цветка, порхливость Сильфиды, изменчивость струйки...

Словом, Ундина была несравненным, мучительно милым,

Чудным созданьем; и прелесть ее проницала, томила

Душу Гульбранда, как прелесть весны, как волшебство

Звуков, когда мы так полны болезненно сладкою думой.

Но вертлявый, проказливый нрав и смешные причуды Ундины

Были подчас и докучливой мукой; зато и журили

Крепко ее старики; и тогда шалунья так мило

Дулась на них, так забавно ворчала; потом так сердечно

С ними, раскаясь, мирилась; потом проказила снова, и снова

Ей доставалось; и все то было волшебною тайной

Сетью, которою мало-помалу опуталось сердце

Рыцаря. С нею он стал неразлучен; с каждою мыслью,

С каждым чувством слилась Ундина. Но, им обладая,

Той же силе она и сама покорялась; хотя в ней

Все осталось по-прежнему - резвость, причуды, упрямство,

Вздорные выдумки, детские шалости, взбалмошный хохот,

Но Ундина любила - любила беспечно, как любит

Птичка, летая средь чистого неба. Старик и старушка,

Видя Ундину и рыцаря вместе, невольно привыкли

Их почитать женихом и невестой. И рыцарю также

Часто на мысль приходило, что в мир для него невозвратно

Вход загражден, что с людьми никогда уж ему не встречаться.

Если ж случалось, что рыцарев конь, на свободе бродивший

По лугу, ржаньем своим его пробуждал и как будто

Спрашивал: скоро ли в битву? иль если ему попадался

Брошенный щит на глаза, иль праздно на стенке висевший

Меч, ненароком сорвавшись с гвоздя, из ножон выдвигался

В звонком паденьи, - дума о славе и подвигах бранных

Душу его шевелила. Но в этой тревоге себя он

Тем утешал, что возврат для него невозможен; к тому же

Мнилось ему, что Ундина была рождена не для низкой

Доли; и, словом, он верил, что все то не случай, а божий

Промысел было. И так один за другим неприметно

Дни уходили, ясные, тихие. Но и в спокойном

Этом быту напоследок случилось расстройство: привыкли

Каждый вечер рыбак и рыцарь, отужинав, с полным

Кубком час-другой проводить в разговоре радушном;

Вдруг недостало вина: запас рыбака небогатый

Вышел; а нового взять было негде. Наморщив

Лбы, сидели Гульбранд и рыбак за столом; а Ундина,

Глядя на них, умирала со смеху. Скучен и долог

Был тот вечер, и рано все разошлись. На другой день

Около ужина вышла Ундина из хижины. "Вы мне.

Оба несносны, - сказала она, - не хочу я на ваши

Длинные лица смотреть и слушать вашу зевоту",

С этим словом захлопнула двери и скрылась. А вечер

Был ненастен, ветер шумел, и море сердилось.

В страхе рыбак и рыцарь вскочили, вспомнив, как в первый

Раз они перепуганы были Ундиной. Но только

В двери за нею они собрались побежать, как Ундина

Им навстречу явилась сама. "За мною! за мною

Все! - закричала она, - гостинец прислало нам море;

Бочка, и, верно, с вином, лежит на песке". За Ундиной

Все пошли, и подлинно бочка нашлася; поспешно

Рыцарь, старик и с ними Ундина ее покатили

К хижине; буря сбиралась; сквозь сумерки было

Видно, как на море волны свои подымали седые

Головы, дождь вызывая из туч; и тучи бежали

Шибко и шумно, как будто грозяся напасть на идущих;

Вот уж начали сыпаться первые капли. Ундина

Вдруг повернула головку и, пальчик поднявши, сердито

Им погрозила туче и ей закричала: "Смотри ты,

Туча, не смей замочить нас; еще нам далеко до дома".

С сердцем рыбак ей сказал: "Уймися, Ундина, грех!" И, умолкнув,

Стала она про себя потихоньку смеяться. Однако

Засухо все добралися до места; но только успели

Бочку под кровлю поставить и вскрыть и отведать, какое

Было вино в ней, как дождь проливной зашумел, зашатались

С скрыпом деревья, и море дико завыло. Но бурю

В хижине скоро забыли; за полными кружками снова

Ум разогрелся, и ожили шутки; и этой беседе

Прелесть двойную давал огонек, всегда столь приятный

В теплом приюте, при шуме ветра и моря, во время

Ночи ненастной. Но вдруг старик, как будто что вспомнив,

Стал задумчив; потом, помолчавши минуту, сказал он:

"Царь небесный, помилуй нас грешных! Мы здесь на досуге

Шутим и этим прекрасным вином веселимся; а бедный

Прежний хозяин его, быть может, погиб и, волнами

Брошенный бог весть куда, лишен погребенья". При этом

Слове Ундина с лукавой усмешкой подвинула кружку

К рыцарю. "Пей, не бойся", - она прошептала. Но рыцарь

За руку взял старика и воскликнул: "Я честью клянуся,

Если б могли мы его отыскать и спасти, то ночная

Буря помехою мне не была бы; с опасностью жизни

Я бы на помощь к нему побежал; зато обещаюсь,

Если когда возвращуся в край обитаемый, вдвое,

Втрое ему иль детям его заплатить за прекрасный

Этот напиток, который без воли его нам достался".

Добрый старик кивнул головою в знак одобренья;

В нем успокоилась совесть, и с большим вкусом он допил

Кружку. Но тут Ундина сказала Гульбранду: "Ты денег

Сколько угодно можешь за это вино рассорить; но бросаться

В воду и жизни своей не жалеть... вот это уж глупо

Сказано было; а что же будет со мною, когда ты,

Милый, погибнешь? Не правда ль, не правда ль, ты лучше с Ундиной

Здесь останешься?" - "Правда, Ундиночка", - рыцарь с улыбкой

Ей отвечал: "Признайся ж, что глупо сказал ты; ведь каждый

Сам себе ближе; и что до других нам?.." Старушка, туслышав

Это, тяжко вздохнула; а добрый рыбак, не стерпевши,

Начал кричать на Ундину: "У турков, у нехристей, что ли,

Выросла ты, прости мне, господи? Что за горячку

Снова ты нам говоришь, греховодница?" Вдруг замолчавши,

Робко Ундина прижалась к Гульбранду; потом прошептала:

"Что же такое сказала я им? Уж и ты не сердит ли,

Милый мой рыцарь?" Но рыцарь, пожавши ей руку, расправил

Кудри, упавшие кольцами ей на глаза, и ни слова

Ей не ответствовал: брань рыбака его оскорбила.

Так сидели все четверо, молча, нахмуривши брови;

Добрую четверть часа продолжалося это молчанье