Изумруд и Рая

Высоко над старым городом, что у озера раскинулся,

меж крутых утёсов гнездится старый замок: вышек зубчатых,

окон стрельчатых, , узорчатых, чудищ каменных - несчётное

замок красило количество, а высоки стены доверху

в плющ зелёный укрывалися. Во дворе квадратном весело

жили ящерицы. Тешились день деньскои они на солнышке,

друг за дружкою гоиялися, затевали игры разные

иль за мошками охотились. Веселилися до сумерек

и усталые, довольные, по домам спать расходилися

в скал глубокие расселины, да под камни, мхом обросшие.

От потешного их полчища отличаясь нравом вдумчивым,

хрупкой прелестью и кротостью - жили брат с сестрою, именем

Изумруд и Рая. Крепкою были спаяны любовию,

никогда не разлучалися, каждой мелочью делил ися,

и бывало лучшей радостью для обоих, если солнышко

целый день сияет яркое, не скрываяся за тучкою.

На узорном подоконнике, солнца лаской обгретые,

Изумруд и Рая тешатся задушевною беседою,

Глаз с окошечка не спускаючи. За окном, в просторной горнице

много странного для ящериц: колбы, банки с препаратами,

к стенам чучела подвешены, по углам к столбам прикованы

толстой цепью книги дивные… А хозяин - бледный юноша,

нынче лютню взял, и, чуткая, задушевно отзывается

и на мысли сокровенные, и на зов весны, настойчивый.

- «Утомился, знать, работою мой пригожий», - тихо молвила

Изумруду Рая. - «Сладко мне песни милого подслушивать,

да весь день следить-угадывать: что придумает, что сделает...

Помнишь, днём минувшим солнечный луч ковал он…

- «Это – золото!»

- «Как хотела бы я нарядное золотое платье…»

- «Стала бы королевой царства нашего!»

- «Полюбилась бы наверное светлокудрому!»

- «Не страшно ли? Не чета нам люди. Мало ли

Среди нас красивых ящериц?»

- «Нет, родимый, чует вещее: суждена иная доля мне…»

В этот миг… Вы догадалися, что давно приметил ящериц

молодой алхимик? Крадется он с коварной осторожностью

и берет рукою белою Раю.

Стоит ли рассказывать, как томился жгучей горестью

Изумруд? Как раю бедную он оплакивал? Не тешило,

что на том же подоконнике теремок хрустальный высится

с заключенной Раей… Камушки, мох – все есть. – «Свободы нет!» - Печалится

Изумруд, но Рая с кротостью утешает брата: - «Счастлива я любимого заботою;

знать душа его откликнулась на мою любовь!» что сетовать?

Что гневить судьбу?»

- «Не вынесу я разлуки!»

- «Кто разлучит нас? Иль не вместе мы беседуем?»

- «Но, родимая, ведь голодно взаперти?»

- «Нет, братец, золотом кормят Раю. Видишь, терем мой

золотым зерном усыпанный, блещет словно солнце светлое…

Мне порой невольно чудится, что и я сама из золота:

будто сердце бьется медленней, и густой блестящей влагою

кровь во мне переливается…»

Проходили дни. Печалился о сестре своей все более

Изумруд, слезами тайными исходя в своей каморочке.

Тихо гас, тоской снедаемый, но встречаясь с Раей, весело

С ней беседовал, скрываюче горе горькое. Все более

становилась Рая странною: застывала, молчаливая.,

в теремке своём, и таяла мысль в очах её. Но золотом

отливало тело гибкое, и когда его касалося

солнце ласковыми пальцами - дивным блеском загоралося,

словно ризой было царскою.

Изумруд пришёл к старейшинам своего народа. Кланяясь.

о сестре он им докладывал и просил совета мудрого.

Трое суток думу думали по домам своим старейшины,

на четвёртые — собралися и решили целым полчищем

поглядеть на Раю: правда ли, что она так изменилася,

словно в луч оделась солнечный или с солнцем породнилася?

Изумруд повёл не мешкая по стене толпу неслышную

хрупких ящериц. Взобралися на окно и, в удивлении,

долго ахали: недвижная, в теремке своём покоилась

золотая Рая. — «Дивная», - хором молвили старейшины,

чуть оправясь от смущения. - «Мы пришли тебя приветствовать!

О красе твоей неслыханной Изумруд, твой брат, нам сказывал.

Ныне видишь, лучезарная, мы к стопам твоим повергнуты…»

Ничего им не ответила, не шелохнулась красавица…

- «Ты мудра, ибо молчание мудрость. Будь же королевою,

повелительницей нашею!» Неподвижна Рая. — «Мудрая,

ты согласна, ведь молчание – знак согласия…»

Но скрипнула, отворяясь, дверь хоромины,

и вошёл тот, для которого билось сердце Раи. Бросились

во все стороны старейшины, позабыв своё достоинство.

Лишь один остался. Страшную тайну вечного молчания

угадав душою любящей, к теремку приник хрустальному

гибким телом брат; в отчаяньи к жизни звал сестру любимую,

о любви своей рассказывал, над хрустальною могилою

дни минувшие оплакивал и своё грядущей осени

одиночество печальное.

Золотою грёзой скованной, Рае снятся небывалые

сны о счастье. Бледный юноша наклонился над красавицей

и сказал: — «Для царской дочери...»

Иллюстрации Валерии Флориановны Даувальдер