Ловец душ (5 часть)

Противостояние.

…Вот стены, и врата чернеют, и бой часов летит окрест…

Тлен одиночества и время, и старость в стенах каменеют –

И в людях, что остались здесь…

Старик не стал стучать в ворота – в молитве на колени сел,

Вокруг не обращая взора, терпя безумства непогоды,

Застыв, он лишь вперед глядел…

А буря громче завывала, деревья гнула до земли,

Бросая ливня покрывала на старца, что сидел упрямо

У врат и Господа молил…

Но вот средь бури флейта взвыла, и от Фарго прочь позвала,

Со всею ненависти силой приказывала и молила –

Старик же Бога призывал!

Над ним огни, что ярче молний, взлетели огненной волной

И скрыли старика от воя… Изнемогла и буря вскоре –

Старик один был пред стеной.

Минула ночь. Старик молился… А за стеною старый страж

Следил за ним из-за бойницы, надеясь, что тот отвратиться

И утром повернет назад…

Но утром, увидав, что странник стоит, как ночью, у ворот

И бьет поклоны неустанно, решил, что это все же странно –

Не просит, помощь не зовет…

Кряхтя, он поспешил на площадь, пройдя по сбитой мостовой –

На стену встал его помощник, что также видел этой ночью,

Как странник выстоял живой.

А первый страж уже добрался до городского головы,

С трудом сглотнул и отдышался, потом несмело постучался

И дверь со скрипом отворил:

- «Там, ваша честь, старик явился – всю ночь под стенами стоял

Он на коленях и молился… Не звал, в ворота не стучал…

Мы слышали и звуки флейты… Как и тогда, в тот страшный день –

Вкруг старика ее напевы бросали сумрачную тень.

А он… молился на коленях – и искры огненным кольцом

Кружили, разгоняя тени, он говорил с самим Творцом…»

- « Не говори мне этой чуши! Все померещилось тебе –

Нам в Городе их Бог не нужен, мы сами господа себе!

Старик живой? Вот так везунчик – наверно, крепкий организм…

А сколько их здесь ныло… Случай! А утром их бросали вниз…

Иди себе… о нем не думай – он или сгинет, иль уйдет…

Меня не трогают их судьбы, пускай мир вовсе пропадет…»

И старый мэр вновь у камина уселся, кашляя, кряхтя,

Вдыхая вкус смолы и дыма – и чудилась ему Марина,

Его любимое дитя…

Светилось личико малышки, а взгляд стремился к небесам…

Там, в комнате, и ныне книжки лежат, и плюшевые мишки,

И ленты к светлым волосам…

А страж, кряхтя, побрел обратно, слезу сгоняя по пути –

Он вспомнил маленького брата, проделки, шутки Алехандро,

И смех, что лучиком светил…

***

…Сменилась стража этой ночью. Молился у стены старик…

И стражи слышали: «Мой отче…» И думали – что им пророчит

Его печальный светлый лик…

Вот буря с силой загудела, бичом холодным дождь хлестнул,

И тут же музыка взлетела – о скорой смерти флейта пела!

Ей вторил шторма вой и гул…

Старик взял в руки крест нательный, в слезах его поцеловал –

И тут же искорки взлетели и скрыли в огненной метели

Молящегося старика…

С тревогой стражи ждали утра – всю ночь бесился ураган!

Но вот высокая фигура, не сломленная злою бурей,

В молитве скорбной склонена…

О чем он плачет здесь? О детях? Но что он мог о них узнать…

О тех счастливых днях и летах, что промелькнули, как комета,

Оставив гнить и умирать?...

Кто помнит о Фарго несчастном? Кому есть дело до людей,

Чья жизнь была, как вечный праздник, и чьей все покорялись власти –

Теперь они среди теней…

А, может, он о жертвах плачет, что сгинули у этих врат?

Откуда этот странный старче?... Могло ли это быть иначе?

Но разве… Город виноват?

И первый страж пошел с докладом к достопочтимому судье,

Что средь покинутого сада под диким старым виноградом

Сидел на треснувшей скамье:

- «Там, ваша честь, перед вратами уж день второй старик сидит…

Молитвы шепчет… Может, сами посмотрите… Он не глядит

По сторонам, не просит денег, впустить не просит на порог –

Его от бурь ночных и ветра огней скрывает хоровод…

Он молится весь день и плачет… Лишь на коленях он сидит…

Одно все это может значить – в душе он с Богом говорит…»

- «Не смей мне глупости пустые рассказывать… Ну, что – старик?

Здесь было много их… Такие, что только могут, что просить…

Я не пойду – что, я не видел тех попрошаек и рванье,

Что у ворот тяжелых сидя, могли издать лишь плачь, нытье?

Иди себе… Я очень занят… Не обижайся, старина –

Меня знобило утром рано, и целый день болит спина…»

Судья, усевшись поудобней, вернулся к памятным годам,

Когда его сыночек Робин носился, лепеча, по дому

И лазал по его плечам -

Любил он на отцовской шее смотреть в заоблачную даль…

Он так отцу и не поверил, что там, где небо пламенеет,

Нет Господа… а так ведь жаль…

Он часто спрашивал о Боге… Отец смеялся и шутил –

Но, покраснев, с обидой Робин, ладошкой рот зажав в тревоге,

Серьезным быть его просил…

Теперь все в прошлом… Не вернется счастливых весен череда –

Малыш любил смотреть на солнце, любил раскрашивать оконца

И складывать кусочки льда…

…В смятенье стражник возвращался – не шел из головы старик…

Он… не бедняк, не попрошайка. А в мыслях образ воскрешался

Любимой дочери – Арлит…

Она любила на поляне, перед воротами Фарго,

Играть беспечно вечерами, когда туман под облаками

Течет, как в крынку молоко…

Цветы вечерние так сладко свой отдавали аромат…

Весь Город знал ее повадки – и после яркого заката

Страж приводил Арлит назад…

***

Он бред в раздумьях, как в тумане, на площадь вышел, где кружком

Уже стояли горожане, решившие, что могут сами

Взглянуть на старика тайком.

Старик молился… Как и прежде лишь к Богу обращен был взгляд

С тоской и призрачной надеждой… А ветер колыхал одежды…

Народ попятился назад –

Там, за спиной его склоненной, из хмурых серых облаков

Фигура встала в красно-черном… Застыли люди изумленно –

Им улыбался Крысолов!

- «Чего вы ждете, горожане? Уж третий день у ваших врат

Скулит и ноет нищий старый… Я вам верну детей назад,

А вы – убейте попрошайку! Что вам еще одна душа?

Ведь сколько их, больных и слабых, ваш Город живота лишал?

У этих стен мольбы и слезы сливалися в последний крик!

А утром – скрюченные позы, и жалкой смерти жалкий лик…

А этот… Ну, немного крепче, раз выдержал уже два дня…

Но старичок ведь не бессмертен, а вы – порадуйте меня!»

Вздох ужаса со стен донесся, старухи, старики в тоске

Словам внимали… Злобный голос будил воспоминанья, слезы…

Сквозь старости жестокий тлен.

Старик молился. Он ни словом, ни взглядом не вострепетал,

Перед коварством Крысолова ни сердцем, ни душой ни дрогнул –

Но лишь молиться продолжал…

В сердцах же горожан сомненья посеяли его слова –

И злые в смерти обвиненья тяжелым молотом давлели,

И воспротивилась душа!

- «Не может быть! Так мы повинны?! Мы погубили тех людей,

Что нас о помощи молили в ненастном реве злых ночей…

Мы так гордились, что богатством наш Город превзошел других –

Фарго был равен малым царствам, сияло золото над ним!

Мы думали, что всех сильнее! Сиянье золотых монет

Не замутнит стареньем время – мы процветали много лет…

Но час пришел… И наши дети безвременно ушли от нас –

И золото уже не светит, не радует умерших глаз…

Что нам богатство?! Если старость и бремя одиноких лет,

И тлена дряхлая усталость заставили держать ответ!

Да, мы повинны! Но убийством не отягчим своей вины!

И дети нам бы не простили – их души чистыми ушли…»

Вдруг флейта гневно и протяжно завыла в дьявольских руках –

Зов прозвучал сигналом дважды, ее приказ услышал каждый:

Убей! Убей же старика!...

А он молился и слезами оплакивал невинных кровь –

Душой витал за облаками, вдруг встретился с людьми глазами –

И со стены раздался вопль:

- «Молись за нас! Мы слишком слабы – и крепкой веры у нас нет,

Во многих бедах виноваты, но не дали за них ответ…

Мы не хотим еще убийства! На нас и так уж грех большой,

Нам нечем больше расплатиться – лишь только собственной душой!

Теперь, когда болезнь и время, и боль тоски вошли в судьбу –

Мы сомневаемся, но верим! Мы не хотим уйти во тьму!

Хотим с детьми соединиться, увидеть свет любимых глаз…

Они не могут в ад сокрыться – они ведь были лучше нас!»

Завился вихрь, взревела флейта, и тучи черной пеленой

Закрыли в то мгновенье небо – напевы ярости и гнева

Обрушились на них стеной…

Руками зажимая уши, метались люди по стене –

Невмоготу им было слушать, и кровью обливались души,

В пылающей скитаясь тьме…

Старик молился – затихала мелодия, и вздох людской

Ответом был… Но снова дьявол обрушил силу урагана

Над головой его седой –

Посыпались удары молний, и дрогнул белый силуэт,

Вопль ужаса сердца наполнил – старик упал! А флейта воем

Хлестнула с силой по земле…

***

Старик лежал, а кровь хлестала из носа, рта, и из ушей…

Над ним стоял с улыбкой дьявол, в раздумье сумрачном решая,

Чем бы еще смутить людей…

Но распахнулись вдруг ворота! Бежала к старику толпа,

Его схватил под руки кто-то – с любовью, искренней заботой

Его внесли в Фарго врата!

Когда ворота затворились, омыли кровь с его лица,

Водою чистой напоили и стали истово молиться –

Просить за жизнь его Творца!

Старик сказал, теряя силы, знаменье крестное творя,

Что перед собственной кончиной с них хочет снять былые вины,

Чтоб смерть его была не зря –

Он им расскажет, как однажды почувствовал земную грань,

Что ад его навеки свяжет, и будет боль минуты каждой

Терзать и жечь его гортань:

- «Не знаю, как смог бы я выжить в аду, как смог бы дышать ядовитым туманом…

Я думал, что дверь никогда не найду, и скроюсь навек в дымном пепле без края…

Не помню, как начался этот кошмар, и как я попал в эти мрачные стены…

Повсюду был дым и колючий угар, с губ капали хлопья кровавые пены.

Я бился о камни и ногти ломал, пытаясь пробить каменистые своды,

Но лишь понапрасну я силы терял, не смог я найти потаенного хода…

А дым все колол мне глаза и гортань и внутрь проникал ядовитой змеею…

Казалось, что я перешел уже грань, и час мой настал, что назначен судьбою.

Я задыхался, и кашель саднил, я тыкался в стены, их пачкая кровью…

Внезапно дорогу огонь преградил, меня опалив и пронзив острой болью.

А там, за задымленным пламенем вдруг услышал, как имя мое выкликают –

Как будто прошел я назначенный круг, и дальше меня с нетерпеньем встречают!

Я пал на колени, но вспомнить не мог слова, что спасли бы меня от расправы,

И вдруг увидал – на горящий порог ступил кто-то с взглядом дымящейся лавы…

И я до креста обгоревшей рукой дотронулся, вспомнив начало молитвы –

Два светлых крыла распростерлись над мной, и я стал свидетелем яростной битвы…

Всех слов я не понял, но помню сейчас – речь шла о законе, извечной твердыне:

Кто Господа имя призвал в страшный час – тот силам иным не подвластен отныне!

Я видел, как скрылся за вихрем огня кто душу мою уже видел сгоревшей –

Спаситель мой вынес на волю меня, омыв в каплях света и водах чистейших…

Боялся смотреть я на ангельский лик, не в силах стерпеть всеблагого сиянья.

Он молвил мне в краткий прощания миг: «Дорога к спасенью одна – покаянье…»

Вдруг флейта взвыла ураганом! Бесясь и воя в вышине

Безумным холодом и шквалом, приказ отдал с проклятьем дьявол:

- «Отдайте! Дайте его мне!»

И люди пали на колени, от боли, ужаса, крича –

В отчаянье и исступленье они взгляд обратили к небу,

Открылась Господу душа:

- «Спаси его и нас, Всевышний! И если суждена нам смерть –

Не дай забрать нас темной силе, позволь душе увидеть свет!»

Огонь забрезжил в тьме, и крылья простерлись белой пеленой –

И флейта сгинула за ними, исчезли ураган и ливень –

Встал Ангел божий над стеной!

- «Ты больше не имеешь власти! И выбор сделан! Тот закон,

Которому мир подчинялся до дня сего и испокон

Гласит, что даже страшный грешник, призвавший Господа в мольбе,

Забывший путь греховный прежний – он не принадлежит тебе!

Оставь Фарго! Грехи людские очищены слезами тех,

Кто состраданьем искупили гордыни и бездушья грех…»

В бессилье злобном вскрикнул дьявол, ударив в землю кулаком –

Столбы огня с ним рядом встали! Но тут он в ужасе отпрянул

Перед сияющим мечом –

- «Ну, что ж! Закон я чту издревле – я проиграл и подчинюсь…

Раз им угодно выбрать веру, оставлю Город и смирюсь…

На этот раз не подфартило – вернее повезет в другой –

До встречи, вечный мой противник! До скорой встречи, Ангел мой…»