Цветок Развяжи-язычок

Жил-был князь, а у него была дочь-красавица. Как-то раз испугалась она и в одночасье онемела. Отнялся у нее язык, и как только отец ни пытался возвратить ей дар речи — все было напрасно.

Когда это с княжною приключилось, она сначала проливала слезы день и ночь. Восьмилетняя девчурка, она прежде доставляла родным и близким наслаждение своей ребячьей болтовней и соловьиным голоском, когда порою беззаботно напевала. Теперь же тяжко было видеть, как она пыталась объясниться жестами, глазами, а подчас мычанием.

Но понемногу она смирилась и лишь иногда проявляла нетерпение, когда ее не сразу понимали.

Развлечения ради она по целым дням в саду при княжеском дворце рвала цветы, делала из них букеты и венки удивительных расцветок, ухаживала за растениями, по указу князя привозимыми из дальних стран, чтобы доставлять княжне все новые забавы.

Что ни день прибывали новые растения, побеги, луковки цветов. Садовнику княжна не давала даже прикоснуться к ним. Сама занималась выбором горшков, подготавливала почву, возделывала клумбы. Других забав она не знала.

Как-то раз неведомо откуда, посланная неизвестно кем, прибыла корзина с безыскусным глиняным горшком, где виднелось некое растеньице, пустившее лишь первые листочки.

Княжна сразу же прониклась симпатией к этому растеньицу с листиками, не похожими на листья ни одного из тех, что уже были у нее. Цветом и прозрачностью они напоминали изумруд и были тонкие, зубчатые. Вечером, после захода солнца, они сворачивались в трубочки, а по утрам, как только рассветет, постепенно раскрывались, как будто просыпались и потягивались с наслаждением — точь-в-точь как делала она, соскочив с постели.

Стебель вырос уже высотою в пядь, и на нем было немало веточек с частыми-пречастыми листочками. «Ему теперь, наверно, неудобно в глиняном горшочке, ведь земли там маловато», — подумала княжна, и однажды утром, доставая красивую вазу из майолики, она стала про себя беседовать с растеньицем, как будто бы с живым:

— Пересажу тебя сейчас вот в эту вазу, тебе в ней будет лучше, ты начнешь расти быстрей и скоро зацветешь. Цветы у тебя будут замечательные, правда? Видишь, как я перекапываю землю? Рыхлю ее, рыхлю, чтобы воздух проходил, чтобы водой она получше напиталась.

Приговаривая так, она готовила для пересадки вазу и поглядывала иногда с улыбкой на растеньице, раскрывавшее листочки, чтобы вобрать побольше солнца. Сделала посередине ямку, что-

бы вместе с почвой перенести туда растение из горшка, который думала потом разбить, как вдруг послышалось ей, будто бы оно тихонечко промолвило:

— Оставь меня здесь! Оставь-ка меня здесь!

— Почему? — спросила она, ничуть не уди- вившись, что растение заговорило.

— Потому! Оставь меня здесь!

С тех пор княжну часами можно было видеть

возле этого растения, и отец, тайком за нею час- то наблюдавший, заметил, что бедная немая де- лает такие жесты, как будто с кем-то говорит, хоть ни слова и не произносит.

«Оно, — подумал князь, — должно быть, источает вредоносные пары, от которых у княжны может помутиться разум. Никогда она не обращалась так с другими — не менее красивыми и редкими растениями».

И приказал садовнику:

— Как настанет ночь, возьми этот горшок и выбрось за ограду сада.

Ночью князь услышал крики:

— Аи! Аи! Аи!

Поспешив в сад, он обнаружил там садовника, который корчился от боли: руки его были так обожжены, как будто он схватил пылающие угли.

— Что такое?

— Горшок проклятый, Ваша Светлость! Аи! Аи!

Упав на землю, горшок дал трещину, но, к счастью, растеньице не пострадало.

— Поставь его на место... — распорядился князь.

— Ваша Светлость, я пока в своем уме! Не видите, что у меня с руками? Аи! Аи!

Князь нагнулся, осторожно взял горшок и вновь поставил его на мраморный цоколь. Ни жжения, ни чего-либо другого он не ощутил. А утром, спрятавшись за деревом, стал наблюдать оттуда за княжной, как только та спустилась в сад.

Судя по ее движениям, жестам и улыбкам, растеньице рассказывало ей о том, что приключилось ночью. Вдруг она расхохоталась и, весьма довольная, захлопала в ладоши, будто говоря:

«Вот и славно! Так ему и надо!» Князь был изумлен и перепуган:

— Ах! Наверняка это растение дурно влияло на рассудок бедняжечки княжны!

Нужно было извести его во что бы то ни стало.

Думал-думал он и лучше не придумал, чем посовещаться со старым колдуном, к которому все обращались за советом, даже ехали из дальних стран. Но как того назвать? Волшебник? Колдун? «Дедушка, — решил он, — чтобы не обидеть». Тот был старый-старый, поговаривали, будто бы ему уж тыща лет!

— Какой я тебе дедушка? Оборванный так резко, князь изменил тон.

— Волшебник, добрый волшебник, прошу вас...

— Не волшебник я. Отстань!..

— Колдун, всемогущий колдун...

— Не колдун я! Ишь ты, разболтался! Короче, что тебе угодно?

И князь все подробно изложил. В общем, требовалось уничтожить вредное растение.

— Да понял я! Понял! Пошлю Точи-Точи, и он все сделает.

— А кто такой Точи-Точи?

— Червяк, черный и мохнатый, с сотней ножек, размером с твой мизинец. Дай ему неделю.

Князь заметил усилия Точи-Точи уже наутро, только начал тот трудиться в дальнем конце сада Садовник был в отчаянии: погибали растения цветы, газоны... Где проходил прожорливый Точи-Точи, не оставалось уж ни листьев, ни кустов, ни побегов виноградной лозы!

День, другой, еще один... ничем нельзя было сдержать опустошительную мощь этой мохнатой

черной гусеницы с сотней ног, которая сжималась, распрямлялась, изгибалась вся дугой и без устали точила и точила!

Видя это разорение, княжна, однако, за любимца своего, похоже, не печалилась и не боялась. Она сидела, как обычно, возле мраморного цоколя, где стоял горшок, и, почистив, окопав, полив растеньице — ну, мыслимое ли дело, князь просто голову терял! — делала едва заметные жесты и движения, вела себя как человек, который с кем-то говорит, хотя ни слова не произносила.

Немая, слышала она нормально, и князь однажды, выйдя из укрытия, неожиданно спросил ее:

— Дочурка, с кем ты говоришь?

— Ни с кем, — сказала та губами и покачала головой.

— И тебе не жалко, что погибли все эти красивые растения, великолепные цветы?

Княжна пожала равнодушно плечиками, словно прекрасные растения, великолепные цветы, взращенные ее руками, к ней не имели никакого отношения.

Князь хотел было сказать ей: «Точи-Точи ведь доберется и сюда, до твоего растения!» Но промолчал, чтобы заранее ее не огорчать.

Вечером княжна с улыбкой наблюдала, как с приходом темноты растение постепенно складывает листики и засыпает, а потом и сама спокойно отправилась спать.

На рассвете князь спустился в сад — убедиться, что Точи-Точи извел проклятое растеньице. Но Точи-Точи описывал круги по краешку горшка, вытягивая шею, изгибая спину и не смея тронуть ни единый лист. Наконец свалился

вниз и, поспешно складываясь и растягиваясь, удалился и исчез.

Попадись колдун в эти минуты князю, ног бы не унес! При виде учиненного в саду разора сердце его кровью обливалось.

И отправился он жаловаться на Точи-Точи.

— Весь сад мне погубил, а к тому растению не прикоснулся!

— Точи-Точи, бедняга, помер от несварения!

— Так что же делать с тем растеньицем?..

— Уцелел один цветок — Развяжи-язычок.

А у самого цветка — ни зубов, ни языка.

Князь не разобрал последних слов, которые колдун прошамкал себе в длиннющую бороду, и напрасно пытался получить еще какой-нибудь ответ.

Ужасно злой, он по дороге представлял, что сделает, придя домой. Растеньице почти лишило его дочери — столько времени с утра до вечера она с ним возилась. Только тем и занималась, что обрывала сухие листики, окапывала стволик, поливала, защищала в зной от солнца, а после, сидя возле мраморного цоколя, где стоял горшок, жестикулировала, улыбалась и даже смеялась, словно беседовала с каким-то невидимкой. Неужели и впрямь это растение, уже подросшее, с зелеными и прозрачными, как изумруд, тонкими зубчатыми листочками, так не похожими на листья всех других растений, — неужели впрямь беседовал с княжной этот цветок развяжи-язычок, как назвал его колдун?

Он направился прямо в сад, но в воротах встретились ему два господина, желавшие с ним

говорить. Соседний князь прислал их просить руки княжны для своего сына.

— К сожалению, княжна нема!

— Молодой князь знает, он сказал, что это даже к лучшему.

Князь решил немедленно спросить у дочери.

А та, не дав ему договорить, жестами, глазами, всем телом и протяжным, негодующим мычанием дала ему понять:

— Нет! Нет! Нет!

Князь вышел из себя. Он схватил растение обеими руками за макушку и стал бить горшком о землю.

— Папа, что ты делаешь? Ты что?

От испуга княжна вновь обрела дар речи и с криками пыталась удержать отца.

Глиняный горшок разбился на мелкие кусочки, но корешки растения стали удлиняться и утолщаться, а ветки с листьями превращаться в одежду. И в руках у князя вскоре оказались золотые волосы красавца юноши, который, вставши на ноги, едва князь выпустил его, отвесил княжне любезнейший поклон и поцеловал ей руку-

— Знаешь, папа... Знаешь...

Княжна, похоже, сразу хотела наверстать упущенное ею за годы немоты.

— Знаешь, папа... Знаешь...

И рассказывала, приговаривая то и дело: «Зна- ешь, папа... Знаешь...», как юноша-красавец — тоже княжеский сын — прослышал о ее несча-стье, не на шутку опечалился и обратился с просьбой к своей крестной, фее...