Пасхальная сказка

Ненавижу сумрак! Ненавижу! Хоть дядя Сок и говорит, что ненависть – чувство нехорошее, но я все равно ненавижу! И буду ненавидеть всегда! Я люблю свет! Много света! Люблю всходящее утреннее солнце, люблю утреннюю зарю, люблю голубое чистое полуденное небо, люблю даже грустное заходящее солнце. Ведь закатный свет – тоже свет! Я и лунный фальшивый полусвет научился ценить только здесь. Ведь в этом месте, где я сейчас, нет даже лунного отблеска: всегда и везде сумрак. Можно сколь угодно наблюдать за небом – если можно назвать небом это окружающее пространство – оно не изменится. Да и не небо это вовсе. Это просто фон (так сказал дядя Сок и я с ним полностью согласен), причем фон, про который забыли. Здесь нет верха и нет низа, потому что все обитатели этого мира как бы парят в нем, в чем, поверьте, нет ничего привлекательного. И времени здесь нет. «Здесь безвременье», – говорит дядя Сок.

Но я помню Свет, памяти у меня не отнять, я помню белые пушистые, словно пух одуванчика, сметанистые облака. Я помню Солнце, яркий небесный яичный желток, я помню белизну маминой руки, я помню ее светлую добрую улыбку, словно маленькое Солнце, помню белое платье Светлячка, моей любимой девушки. Но здесь нет моей любимой, нет мамы, нет облаков, нет ни малейшей искорки света: вечный сумрак. Нет даже тени, а обитатели мира прозрачны и призрачны. Я могу глядеть сквозь себя. Попервоначалу это меня забавляло, но потом стало раздражать, и теперь я стараюсь на себя не смотреть. Это вечное напоминание о вечном сумраке.

«Это небытие, сынок», – говорит дядя Сок. Он умный, он эллин, а эллины – народ мудрецов. Меня же упрямо все кому не лень кличут скифом, ладно «черняки» – от них и ожидать ничего хорошего нельзя, но так зовут меня все обитатели этого мира. Только я появился здесь – скиф, скиф, скиф... Меня это злит, потому что я никакой не скиф, я урсус! Мое племя жило в лесах у великой реки Ра, а потом на нашу деревню напали эти подлые скифы, скрутили, продали в рабство. Я урсус! Я не могу быть рабом! Люди родились для свободы, а не для клетки. Я бежал, меня поймали, долго били. Я бежал во второй раз. Меня поймали и во второй раз, опять били... Последние слова, которые я слышал, были: «Живодер, ты опять не рассчитал свои силы, ты, его, кажется, убил. Будет тебе выволочка от его хозяина. Этот молодой мальчишка был силен и мог бы пригодиться в хозяйстве». Тот, кому предназначались эти слова, отмахнулся: «Такого добра полно в каждом племени, хозяин богатый, купит еще». Как я потом узнал, этот Живодер не рассчитал удар и рассек плетью мне висок. Вот тогда я и перестал видеть Свет. Нет, я не ослеп, я просто попал в мир, где нет Света вообще. Дядя Сок сказал, что я умер. Но я ему не верю. Как же я умер, если я чувствую, я думаю, я вижу, я передвигаюсь, просто у меня отобрали мое тело и отобрали Свет! Если бы я умер по-настоящему, я бы стал медведем, все урсусы после смерти становятся медведями и спят в берлоге в лесу вечного сна, пока не придет Великая Медведица и не разбудит для того, чтобы дать всем урсусам новые шкуры. Кто был смелым воином или доброй женой – тот получит самую лучшую шкуру, а кто был трусом, подличал и предавал – тот получит разодранную блохастую шкурку, и это навсегда! Мы – урсусы – в это верим! Но для меня будет другой расчет. Ведь мне не исполнилось еще и восемнадцати солнц, на меня даже еще не надевали медвежью шкуру и не заставляли идти через горящую дорогу, порог моей комнаты так и не переступила женщина, которая была уготована мне в жены. Я так и не стал мужчиной. Я любил Светлячка, прекрасную дочь нашего волхва, но скифы напали на деревню накануне свадьбы. Эх, если бы хоть краем глаза повидать ее, посмотреть в ее прекрасные глаза, провести ладонью по ее волосам, сказать одно слово – люблю – и... можно еще терпеть сто, двести, тысячу лет сумрака.

В этом сумраке очень сложно что-то увидеть. Поэтому обитатели этого мира («черняки» зовут нас тенями, хотя какие мы тени) больше чувствуют, чем видят. Все тени внешне почти как две капли воды похожи одна на другую. И в то же время, не знаю, как объяснить, но тень дяди Сока я никогда не спутаю ни с какой другой тенью, потому что есть оттенки, и у каждой тени свой неповторимый оттенок, как узор на кончиках пальцев у живого человека. Только «черняки» без оттенков, но они отличаются размерами. Однако если несколько «черняков» собираются вместе, получается одна большая жирная клякса. Иногда путаешься, думаешь, что идет один «черняк», а потом – хвать – смотришь, раздваиваются на две маленьких кляксы.

«Жить» в этом царстве мертвых можно, если вообще применимо слово «жить». Если бы не две неприятных вещи. Если бы хоть раз можно было увидеть Светлячка и если бы не «черняки». Навстречу им лучше не попадаться. Они – хозяева этого мира, мы их вечные рабы. А вернее еда, ибо они нами питаются, нашим страданием, нашим отчаяньем, осознанием неисправленных ошибок и того, что больше жить нам не суждено. Они чуют это, как голодный стервятник чует запах «свежей» падали. И тогда горе отчаявшемуся. «Черняки» будут рвать его душу на части. Лукавят те, которые говорят, что тени не испытывают боли. Еще как испытывают. И что самое страшное – душа после этого не погибает (как может погибнуть бессмертное?) и «черняки» могут рвать и питаться одной душой десятки, сотни, тысячи раз. Чем больше отчаяние, чем больше ошибок совершил при жизни человек, тем чаще и больнее рвут его «черняки» и тем мглистей место его обитания. Дядя Сок сказал умную фразу: «Это фантомные боли». А мне плевать, как они называются: главное, что очень больно.

Там, где поселили меня, царит полумрак, потому как в царстве теней нет ни гор, ни равнин, ни морей, есть только сумрак. Правда, неоднородный, есть места посветлее, есть места потемнее. Не хотел бы я оказаться в темных местах. Там, говорят, совсем жутко, и царит не наш сумрак, а непроницаемая мгла. Там обитают те, кто при жизни совершил большие преступления. Многие тени там не имеют дара общения. «Самоубийцы!» – потом узнал я. Дар общения отобран у них ровно настолько, насколько им уготовано было прожить, если бы они не наложили на себя руки. Наивные, они считали, что лишая себя жизни, решают и свои неудавшиеся дела. Как бы не так. Мы называем такое место кормушкой, потому что оттуда доносится непрерывное чавканье. «Черняки» там пируют без перерыва и отдыха.

Дядю Сока это возмущает, он все время кричит: «Мой семилетний сын ничего не успел сделать, а все равно во мраке, и «черняки» рвут его душу на части так же, как душу какого-нибудь разбойника». Кричит-то он кричит, если так можно сказать о тени, да кто ж его слушает, кроме меня.

Жить можно – существовать. Даже есть свои плюсы: в этом мире не надо заниматься поисками еды, она просто не нужна таким бесплотным существам как я. Хотя вру, питание и у нас все-таки есть: это общение друг с другом. Но «черняки» всегда стремятся разлучить тех, кто при жизни любил друг друга, им это выгодно, это причиняет душе больше страданий и боли, следовательно, для черных больше еды. Поэтому и нет рядом со мной мамы, нет отца и других близких. Я еще удивляюсь, почему меня до сих пор не разлучили с дядей Соком. «Черняки» обычно, если видят, что какие-то тени начинают дружить и привязываются друг к другу, стремятся побыстрее их разлучить. Для них дружба и любовь как смертельный яд. Дядя Сок говорит, что еще для питания души нужен Свет, потому как на самом деле мы должны быть не тенями, а лучистыми почти солнечными, но из-за того, что не видим Света, серые и бледные. И мы влачим полуголодное существование, хватая всем своим существом небольшое просветление сумрака. Это суррогат света, но большего нам не дано.

Я устал, я смертельно устал быть тенью, я очень соскучился по маме, по Светлячку, по солнышку, по Свету, по настоящей жизни. Да медведь с ней, с жизнью, я устал без Света, без Солнца, без Свободы. Без любимого человека рядом. Я хочу быть Свободным и Любимым!

Многие живут надеждой на древнюю легенду, которая гласит: когда-то, рано или поздно, но придет Разрушитель сумрака, который разгонит всех «черняков» и освободит человека.

Но дядя Сок говорит, чтобы я смирился и оставил глупые иллюзии: «Оставь надежду всяк сюда входящий. Это только легенда. Мы здесь НАВСЕГДА! Света и любимых людей мы теперь никогда не увидим». Однако тайком от меня дядя Сок упорно ищет каждую новоприбывшую тень и тихо спрашивает, что слышно там, в мире живых, не родился ли Тот, кто придет разрушить этот сумрак? Естественно, никто ничего сказать не мог, и для него этот вопрос превратился в своего рода ритуал, он заведомо знал, что ему ответят, но все равно спрашивал. Значит, в тайниках души в нем сохранилась мельчайшая крупица надежды на Спасение.

«Почему мы здесь?» – спрашивал я дядю Сока. Он только качал головой: «Не знаю». Одни говорят, на людях какое-то страшное проклятье. Другие, что Вседержитель мира ненавидит людей и создал их для ненависти. Третьи утверждают, что мы случайное скопление молекул и что нет никакого Вседержителя и даже черные – это плод нашего больного воображения и то, что мы сейчас переживаем – это просто медленный распад молекул, что мы в вечной могиле и превращаемся в чернозем. Четвертые... Я им не верю, никому! Они отчаялись и придумывают причины для оправдания этого отчаяния. Я все равно верю, что увижу Свет, увижу Солнце, увижу маму, поцелую любимую. Я верю, я не суглинок и не чернозем, я живая душа, и я еще увижу Свет, не могу Его не увидеть!

Человек, даже мертвый, ко всему привыкает.