Кума Муравьиха

Жила-была бедная женщина, которая кормилась своим трудом. Приехала она в деревню, где никто ее не знал, сняла там комнатенку на первом этаже и не покладая рук с утра до вечера трудилась: пряла, ткала и шила, кто ей что закажет.

Треть небольших своих доходов она тратила на жизнь, а остальное приберегала. Обходилась она малым: ломтик хлеба, к нему — кусочек сыра или луковка да водицы вдоволь — вот и обед; то же самое на ужин: ломтик хлеба, кусочек сыра или луковка, водицы вволю — и больше ничего.

За это и прозвали ее соседки кумой Муравьихой.

Несмотря на бедность и усталость, кума Му-равьиха всегда была в хорошем настроении.

— Куда же вы деньги деваете, кума Муравьи-ха?

— Скоплю достаточно - сделаю яичницу.

— Неужто деньги едят?

— Положу их под наседку, пусть высиживает.

— Да разве деньги — яйца?

— Ну, тогда... посею их в горшок и буду ждать, пока взойдут.

— Уж будто денежки — цветы!

— Видно будет. Не мешайте прясть. Прядет и напевает:

— Веретено, крутись, скачи — рубашка королевне.

Веретено, скачи, крутись — простынки королевне. Свивайтесь, нити, ловко — кое-кому веревка!

Любопытные соседки вновь с расспросами:

— Куда лее вы деньги деваете, кума Муравьи-ха?

— Соберу достаточно — отдам... тому, кому они не будут нужны.

— Как это?

— Тогда... тому, кто их сумеет взять.

— А вдруг воры нагрянут?

— Я им скажу: давайте ваши, а мои берите.

— Но коль они крадут, так, значит, нет у них своих!

— Видно будет. Не мешайте шить. Шьет и напевает:

— Нитка-ниточка —

рубашка королевне.

Ниточка-нитка —

простыни желанной.

Полотно белое, ниточка крученая —

в приданое подушки получит нареченная.

А соседки, сгорающие от любопытства, все не унимаются:

— Куда же вы деньги деваете, кума Му-равьиха?

— Скоплю достаточно — закажу себе дворец.

— Для себя одной?

— Может, муженька сумею приискать.

— Да вы уже почти старуха!

— Ну... видно будет. Не мешайте ткать. Снует челнок туда-сюда через основу на ткацком станке, а она поет:

— Челночок, летай, летай, ни на миг не замирай. Шелк и серебро по утрам, шелк и золото — по вечерам. Челночок, летай, летай, фату невесте ты сплетай!

Она трудилась с утра до вечера — пряла, ткала, шила, кто ей что закажет, и ее голос разносился по всей улице так чисто и так нежно, что слушать ее было сплошное наслаждение. Но соседки потешались над песнями, что она пела за работой, и говорили ей:

— Кума, да разве грубая такая нитка годится для рубашек королевны, для простыней королевны? Ха! Ха!..

— Так поется в песне, не я ее придумала,

— Это что ж, кума, фата и платье королевны — из небеленого холста? Ха! Ха!..

— Что ж это, кума, стежки такие длинные, нитка-ниточка? Ха! Ха!..

— Так поется в песне, не я ее придумала. Да только вот, соседушки мои, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Ха! Ха! Ха!..

Дорого дали бы соседки, чтобы узнать, кто она такая, но на вопрос: «Откуда вы?» — она им отвечала:

— Да из родных моих краев, откуда же еще!

— А где они?

— Туда дорога пролегает через горы, долины и равнины, через реки, через море, вот как их минуешь — там и деревенька.

Н-да, от такого ответа проку мало. Они тогда:

— Как вас звать, кума?

— Зовите как угодно. Мне имя всякое сгодится, вот хоть кума Муравьиха.

— А мать, отец, родные у вас есть?

— Отец мой — король, королева — матушка, а я, их дочка, — бедная старушка.

— Так вы, значит, королевна? Ха! Ха! Ха!..

— Хорошо смеется тот, кто смеется последним, соседушки.

Соседки, мучимые любопытством все сильней, решили испытать ее и в шутку говорят:

— Кума Муравьиха, будете класть ваши деньги под квочку — положите и вот эти семь монет."

— Ладно, давайте их сюда.

И они часто заходили к ней — узнать, сидит ли квочка на деньгах.

— Сидит, не сомневайтесь, на днях уж вылупятся.

Они-то думали, веселая старушка над ними посмеется, но в положенное время сколько было денежек, столько вывелось цыплят... Можно было б шуткой счесть и это, но проходит несколько недель, и — поразительное дело — гребешки у тех цыплят выросли по форме и по цвету похожими на сольдо. Семь жирных петушков, уже начавших кукарекать!

Но однажды утром они все разом распростерли крылья, вытянули шеи. «Кукареку!» — и повалились замертво.

— Беда, кума! Нет больше наших петушков! А что же ваши?

— Пришла лиса и сожрала их.

Соседкам захотелось вернуть себе хотя бы деньги. И, вспомнив, что однажды она сказала: «Свои деньги я отдам тому, кому они нужны не будут», они явились к куме Муравьихе:

— Ах, кума! Вы нам хотели вернуть за петушков семь сольдо. Но они нам не нужны!

Последние слова они произнесли многозначительным тоном.

— Я? Даже не подумаю. Кому деньги не нужны, тому я их не дам.

— Но вы когда-то говорили...

— Слова — ветер.

— Что верно, то верно, кума Муравьиха! — процедили сквозь зубы соседки.

И одна из них задумала большое шельмовство. Узнала она от мужа, что в пещере на верху горы укрылась шайка воров.

— Слушай, муженек, нам ничего не стоит разбогатеть. Пойди-ка к воровскому атаману и скажи ему: «Я наведу вас на место, где вас ждет хорошая добыча. Поделим пополам. Хотите?» И покажешь, где живет кума Муравьиха.

— Ты, женушка, должно быть, не в своем уме!

— А уж у тебя-то, муженек, явно ум коротко-ват!

Так и эдак, все же злая женщина принудила беднягу обратиться к воровскому атаману.

— Ладно, только ежели обманешь — берегись! Мы тебя привяжем к этому дереву, а как пойдем назад с добычей — развяжем, и получишь свою долю. Но кто же нам укажет место?

— Моя супруга, Пухлые Губки.

Как раз следующей ночью разбойники собирались обчистить жившего неподалеку богатея, а по дороге решили заглянуть и в домик кумы Му-равьихи.

В полдень постучался к злодейке незнакомый крестьянин.

— Вы — Пухлые Губки?

Плутовка поняла, кто он такой, впустила его в дом и все растолковала.

— Обманете — несдобровать вам!

В то утро кума Муравьиха отбелила пряжу и разложила ее для просушки на крыше, на подоконнике и на ступеньках крыльца.

И вот после полуночи появляются разбойники, нагруженные всякой всячиной: деньгами, серебром, золотом и драгоценностями, награбленными у богача.

Кто в окно, кто с крыши, кто через дверь пытаются они пробраться в дом кумы Муравьихи. Вдруг чувствуют, как что-то обматывается вокруг ног и рук и туго-натуго их связывает, как веревкой. И чем пуще силятся они освободиться, тем больше пряжа обвивает их, ни дать ни взять' живая.

Караулившая поодаль Пухлые Губки не могла во тьме уразуметь, что же сдерживает воров, и тихонько подошла.

— Ах ты, подлая! Продала нас со своим муженьком!

Тут раздался голос кумы Муравьихи:

— Благодарствую, синьоры воры! Но, право, не стоило так утруждать себя, нести мне столько ценностей. Благодарю покорно!

И принялась переносить в свой дом оставленные ворами мешки, битком набитые добычей, а после — вынимать из их карманов золотые монеты, драгоценные камни, украшения и относить к себе, приговаривая:

— Благодарствую, синьоры воры! Разбойники позволяли обирать себя, не смея и

дохнуть: связанные так, что не могли пошевелиться, они страшились худшего — думали, не миновать уж им суда.

— Ну, вот видите, кума Пухлые Губки? Теперь вас можно назвать Надутые Губки.

— Пожалейте нас, бедных воров, кума Му- равьиха!

Лежат они — ни живы ни мертвы. А между тем уже светает. Сжалилась над ними Муравьи-ха.

— Только, не трогайте ее мужа. Он, бедняга, не виноват.

— И пальцем не тронем!

Почувствовав, что руки и ноги у них свободны, воры вскочили и припустили без оглядки, будто на пятках у них выросли крылья. А у соседки Пухлые Губки от досады сделалось во рту так горько, словно пожевала она какой-то ядовитой травы.

Сговорившись с шестью кумушками, замыслила она другую плутню.

И явилась к обкраденному богачу:

— Хотите, чтобы все добро нашлось? Я могу вам указать воровку, но за услугу вам придется хорошенько заплатить.

— Не поскуплюсь. Так кто она?

— Кума Муравьиха.

— Эта нищенка? Быть того не может.

— Шлите хоть сейчас жандармов — все найдется.

Пришли жандармы: ищут, роются, перевернули все вверх дном — и ничего.

— Раз вам это сказала Пухлые Губки, значит, краденое у нее.

Пошли туда жандармы, и даже рыться не пришлось им: в углу увидели они мешки с добром, а в ларе и в ящиках нашли золотые вещи и драгоценные камни.

Схватили они Пухлые Губки и отвели в наручниках в тюрьму, и во рту у нее делалось все горше, будто жевала она что-то ядовитое.

После этого куму Муравьиху оставили в покое. Соседки — в особенности бывшие хозяйки петушков — ее боялись.

— Видать, она колдунья!

А она пряла, шила, ткала и все время весело напевала:

— Веретено, крутись, скачи!.. —

— Нитка-ниточка... —

— Челночок, летай, летай!..

И ее голос разносился по всей улице так чисто-и так нежно, что слушать ее было сплошное наслаждение.

Те соседки, которые козней никаких не строили, тоже любопытствовали:

— А дворец-то вы себе когда закажете, кума Муравьиха?

— Не сегодня завтра утречком и закажу, соседушки.

— А муженька-то, муженька себе уже нашли?

— Не сегодня завтра утром явится, соседушки.

Готов уж чертог, вот-вот придет муженек.

— Все шутите, кума Муравьиха. Ха! Ха!..

— Хорошо смеется тот, кто смеется последним.

Каково же было изумление соседок, когда однажды утром они увидели, что домишко кумы Муравьихи за ночь превратился в восхитительный дворец куда больше и красивей королевского!

Кума же Муравьиха сидела у больших ворот за прялкой с веретеном в руках, как будто ничего и не произошло.

— Веретено, крутись, скачи!

— Кто подарил вам этот дворец, кума Муравьиха?

— Подул ветер, принес камни.

— А дальше?

__Подул ветер, принес песок и известь.

— А дальше?

— Подул ветер, принес воды.

— А дальше?

— Камни, песок, известь, вода...