Властелин колец (8 глава)

Близ Кирит-Унгола.

Горлум дергал Фродо за плащ и трясся от страха и нетерпения.

– Идти, идти надо, – шипел он. – Здесь нельзя стоять. И мешкать нельзя!

Фродо нехотя повернулся спиной к западу и следом за своим провожатым вышел из кольца деревьев дорогой, уводящей в горы. Сперва она тоже вела прямо, но скоро отклонилась на юг, к огромному каменному утесу, виденному с холма; проступая сквозь темноту, он грозно придвинулся к ним. Дорога заползла в его тень и, огибая отвесное подножие, подалась к востоку и круто пошла в гору.

У Фродо и Сэма было так тяжко на сердце, что они перестали заглядывать в будущее, и страх отпустил их. Фродо брел, свесив голову: ноша опять тяготила его. Как только они свернули с Развилка, этот гнет, почти забытый в Итилии, усиливался с каждой минутой. Изнывая от крутизны дороги под ногами, он устало поднял взгляд – и увидел ее, в точности как говорил Горлум, прямо над собой: крепость Кольценосцев. Его отшатнуло к парапету.

Длинная долина теневым клином вдавалась в горы. По ту ее сторону, на высоком уступе, точно на черных коленях Эфель-Дуата, высились башня и стены Минас-Моргула. Над темной землей застыло темное небо, а крепость светилась, но не тем оправленным в мрамор лунным сиянием, каким лучились некогда стены Минас-Итила, озаряя окрестные горы. Теперь ее свет был болезненно-мутным, лунно-белесым; она источала его, точно смрадное гниение, светилась, как гниющий труп, не освещая ничего. В стенах и башне зияли черные оконные дыры, а купол был извернуто скруглен: мертвец, казалось, косится с ухмылкой. Три спутника замерли и съежились, глядя как завороженные. Горлум опомнился первым. Он молча тянул их за плащи и чуть не тащил вперед. Каждый шаг был мучителен, время растянулось, и тошнотворно медленно ступала нога.

Так они добрели до белого моста. Дорога, слабо мерцая, пересекала поток посреди долины и подбиралась извивами к воротам – черной пасти в северной стене. По берегам протянулись плоские низины, туманные луга в беловатых цветах. Они светились по-своему, красивые и жуткие, точно увиденные в страшном сне, и разливали гниловато-кладбищенский запах. Мост вел от луга к лугу; изваяния стояли при входе – искусные подобия людей и зверей, бредовые искажения земных обличий. Вода струилась беззвучно; клубясь, овеивали мост ее мертвенно-холодные отравные испарения. У Фродо закружилась голова и в глазах померкло; вдруг, словно незримая сила одолела его волю, он заторопился, заковылял вперед, вытянув руки; голова его моталась. Сэм с Горлумом оба кинулись за ним. Сэм подхватил хозяина: тот споткнулся и чуть не упал у самого входа на мост.

– Не сюда! Нет, только не сюда! – прошептал Горлум, но его шипение сквозь зубы свистом прорезало безмолвие, и он в ужасе бросился наземь.

– Постойте, сударь! – выдохнул Сэм в самое ухо Фродо. – Назад, назад! Нам не сюда, на этот раз я с Горлумом согласен.

Фродо провел рукой по лбу и оторвал взгляд от крепости на возвышении. Светящаяся башня притягивала его, и он боролся с мучительным, тягостным желанием стремглав побежать к воротам по мерцающей дороге. Наконец он кое-как пересилил тягу, но Кольцо опять рвануло его на мост точно за ошейник; глаза его, когда он отвернулся, внезапно ослепли, и перед ним сомкнулась темнота.

Горлум отполз, как насмерть перепуганный пес, и уже почти исчез во мгле. Сэм, поддерживая и направляя шаги спотыкавшегося хозяина, торопился за ним.

Недалеко от берега реки в придорожной стене был пролом, за ним оказалась узенькая тропка, сперва тоже слабо мерцавшая, но, миновав луга с кладбищенскими цветочками, она потускнела и почернела, извиваясь и уходя все выше в гору, к северной окраине долины. Хоббиты брели по ней рядышком; Горлум исчезал впереди и возвращался, маня их знаками. Глаза его горели бледно-зеленым огнем – может, отражали гнилостное свечение Моргула, а может, сами зажглись. Мертвечинный свет и черные башенные глазницы Фродо и Сэм все время чувствовали за спиной, испуганно озираясь и насильно возвращая взгляд к невидной тропе. Они еле тащились, и лишь когда поднялись выше смрадных испарений отравленного потока, дышать стало легче и в голове прояснилось, но теперь набрякли свинцом руки и ноги, будто они всю ночь ворочали камни или выплыли против сильного течения. Наконец идти дальше сделалось совсем невмоготу.

Фродо остановился и присел на камень. Они были на вершине голого утеса; дальше тропка кружила над обрывом, всползала на кручу и пропадала в темноте.

– Мне бы немного отдохнуть, Сэм, – прошептал Фродо. – Как тяжело висит оно на шее, дружище Сэм, о, как тяжело! Далеко я его не пронесу. И все равно надо сперва отдохнуть, а то недолго и сверзиться. – И он указал на пропасть.

– Шшшш! Шшш! – шипел Горлум, быстро вернувшись к ним. – Шшш! – Он прижимал палец к губам и качал головой, потянул Фродо за рукав и указал ему на тропку, но Фродо и шевельнуться не мог.

– Нет, погоди, – сказал он, – нет, погоди. Неимоверная усталость сковала его, как заколдовала.

– Нет, надо отдохнуть, – повторил он.

От страха и трепета Горлум опять заговорил – из-под руки, как бы тая свой еле слышный шепот от невидимых ушей:

– Только не здесь, нет. Здесь нельзя отдыхать. Дураки! Глаза нас видят. С моста нас увидят. Идем скорей. Наверх, наверх! Скорей!

– Идемте, сударь, – сказал Сэм. – Опять он прав. Не место здесь отдыхать.

– Ладно, – сказал Фродо тусклым голосом, точно в полусне. – Попробую.

И он устало поднялся на ноги.

Но было поздно. Утес под ними содрогнулся. Тяжкое громыхание, гораздо гулче прежнего, прокатилось по долине и отдалось в горах. Вдруг небо на северо-востоке озарила чудовищная огневая вспышка, и низкие тучи окрасились багрянцем. В оцепенелой, залитой мертвенной тенью бледной долине красный свет показался невыносимо яростным и ослепительным. Пламя Горгорота взметнуло к небу хребетные гребни, как зазубренные клинки. И загрохотал гром.

Минас-Моргул отозвался: ударили в небеса лиловые молнии, вспарывая тучи синеватым пламенем. Земля застонала, и дикий вопль раздался из крепости. В нем слышались хриплые крики точно бы хищных птиц и бешеное ржание ярящихся в испуге лошадей, но все заглушал леденящий пронзительный вой, ставший недоступным слуху и трепещущий в воздухе. Хоббитов приподняло и швырнуло оземь, они зажали уши руками.

Вой сменился долгим злобно-унылым визгом, и, когда все смолкло, Фродо медленно поднял голову. По ту сторону узкой долины почти вровень с его глазами высились стены смертоносной крепости и зияли ее ворота – отверстая зубастая пасть. Они были распахнуты настежь, и оттуда выходило войско.

Все воинство было в черном, под стать ночи. Из-за восковых стен по светящимся плитам выступали ряд за рядом, быстро и молчаливо, черные ратники, и не было им конца. Впереди в едином сомкнутом строю ехала конница, а во главе ее – всадник и конь крупнее всех остальных, и всадник на черном коне был в черном плаще и латах, и лишь поверх его опущенного капюшона мерцал замогильным светом шлем – или, быть может, венец. Он подъезжал к мосту, и Фродо не мог ни сморгнуть, ни отвести от него широко раскрытых глаз. Так это же Предводитель Девятерых Кольценосцев возвращался на землю во главе несметного воинства? Да, это был он, тот самый костистый король-мертвец, чья ледяная рука пронзила Хранителя Кольца смертельным клинком. И старая рана страшно заныла, и холод подобрался к сердцу Фродо.

И когда он застыл, пригвожденный ужасом и зачарованный, Всадник внезапно остановился у самого моста, а за ним стало все войско. Тишина омертвела. Должно быть, главарь призраков расслышал зов Кольца и на миг смутился, почуяв в своей долине присутствие иной мощи. Венчанная мертвенным блеском черная голова поворачивалась, проницая темень невидимыми очами. Фродо оцепенел, как птичка при виде подползшей змеи, и почувствовал во сто крат сильнее, чем бывало прежде, властный приказ надеть Кольцо. Однако теперь он ничуть не хотел подчиниться. Он знал, что Кольцо выдаст его и что ему не под силу тягаться с Моргульским властителем – пока не под силу. Скованный смертным страхом, он испытывал гнетущее принуждение извне; ответного побуждения не было. Его рука пошевелилась – Фродо, томимый предчувствием, безвольно наблюдал со стороны, словно читая жуткую повесть, – и поползла к цепочке на шее. Наконец воля Фродо проснулась и подвела руку к какому-то предмету, спрятанному у сердца, холодному, твердому, – и ладонь его сжала фиал Галадриэли, забытый и как бы ненужный до этой роковой минуты. И всякая мысль о Кольце покинула его; он вздохнул и опустил голову.

В тот же миг Повелитель призраков тронул коня и вступил на мост; мрачное полчище двинулось за ним. Может статься, незримый его взор обманули эльфийские накидки, а окрепнувший духом, независимый маленький враг стал незаметным. К тому же он торопился. Урочный час пробил, и по мановению своего Властелина он обрушивался войной на Запад.

И он промчался зловещей тенью вниз по извилистой дороге, а по мосту все проходил за строем строй. Со дней Исилдуровых не выступало такой рати из долины Минас-Итила, никогда еще не осаждало Андуинские броды столь свирепое и могучее воинство, и однако же это было лишь одно, и не самое несметное, из полчищ, которые изрыгнул Мордор.

Фродо шевельнулся, и вдруг мысли его обратились к Фарамиру. «Вот буря и грянула, – подумал он. – Стальная туча мчится на Осгилиат. Успеет ли Фарамир переправиться? Он предвидел это, но все же не застанут ли его врасплох? Броды гондорцы не удержат: кто сможет противостоять Первому из Девятерых Всадников? А вслед ему не замедлят и другие несметные рати.