Новая Тень (неоконченное произведение)

– Я на этот вопрос не отвечу, Саэлон, – сказал он, – до тех пор, пока ты мне не ответишь на мой вопрос. Скажи-ка мне, – медленно произнес он, – ты не из тех ли, кто откликнулся на зов?

Странная улыбка мелькнула в уголках рта юноши.

– Нападение – лучшая защита, – промолвил он, – так уверяют воеводы, но когда обе стороны используют эту тактику, битва следует очень быстро. Так я тебя опережу. Я не отвечу тебе, мастер Борлас, пока ты мне не скажешь: ты из откликнувшихся, или нет?

– Да как ты можешь так думать? – воскликнул Борлас.

– А как ты так можешь думать? – спросил Саэлон.

– Я? – удивился Борлас, – Разве все мои речи не дают тебе ответа?

– Ну, а я? – парировал Саэлон, – почему мои слова заставляют тебя сомневаться? Потому, что я защищал маленького мальчика, кинувшего в приятеля зеленым яблоком, от клейма «орк»? Или потому, что я говорил о страданиях деревьев от людей?

Неразумно, мастер Борлас, судить о человеке по словам, сказанным им во время спора. Может, он их сказал, чтобы тебя подзадорить? Возражения могут быть дерзкими, но все же они лучше бессмысленных повторений! Я думаю, многие из тех, о ком мы говорим, в таких же торжественных и высоких словах с почтением рассуждали бы о Великой Теме и прочих вещах – в твоем присутствии. Ну, кто будет отвечать первым?

– По старым обычаям, это был бы младший, – промолвил Борлас, – а при беседе двух равных – тот, кого спросили первым. И так и так отвечать тебе.

Саэлон улыбнулся.

– Хорошо, – сказал он, – посмотрим: первым твоим вопросом было «Что это за зов? Что они хотят сделать?» Неужто с твоим возрастом и знаниями ты не видишь ответа в прошлом? Я молод и не столь учен. Но если ты и вправду хочешь знать, я проясню тебе, о чем говорят невнятные слухи.

Он поднялся. Солнце опустилось за горы: тени сгущались. Западная стена дома Борласа еще была озарена желтым, но река внизу уже потемнела. Он взглянул на небо, а потом вниз, на Андуин.

– Вечер ясный, – сказал он, – но ветер меняется к востоку. Ночью луну скроют облака.

– Ну и что? – спросил Борлас, поеживаясь от вечернего холода. – Кроме того, что мне, старику, лучше бы зайти внутрь, чтобы старые кости не ныли от холода? – он встал и направился по тропинке к дому, решив, что юноша договорил.

Но Саэлон догнал его и тронул за локоть.

– Нет, я к тому, что тебе, старику, лучше бы одеться потеплее сегодня ночью, – сказал он, – если, конечно, ты хочешь узнать больше. Если так, то нынче ночью мы кое-куда сходим. Встретимся у твоей восточной калитки. По крайней мере я там буду, а ты выходи, если захочешь, как только полностью стемнеет. Я буду одет во все черное, и всякий, кто захочет идти со мной, должен одеться так же. До свидания, мастер Борлас! Подумай обо всем этом, пока светло.

С этими словами Саэлон поклонился и, развернувшись, зашагал по другой тропинке, той, что бежала вдоль крутого берега, к северу, где был дом его отца. Его последние слова все еще звучали в ушах Борласа, когда он исчез за поворотом.

Когда он ушел, Борлас некоторое время стоял неподвижно, прикрыв глаза и прислонившись лбом к прохладной коре дерева, росшего рядом с тропинкой. Так стоя, он задумался, роясь в своей памяти в поисках того, с чего началась эта странная и тревожная беседа. Что делать с наступлением ночи, он еще не решил.

У него не было легко на душе с весны, хотя телом для своих лет он был здоров и крепок. Возраст переносить было куда легче, чем одиночество. С тех пор, как его сын, Берелах, снова ушел в плавание в начале апреля – он служил во Флоте и сейчас жил где-то под Пеларгиром, ближе к месту службы, – Саэлон был очень внимателен к Борласу, когда бывал дома. В последнее время он много где странствовал по своим делам. Борлас не был уверен, чем именно занимался молодой человек, но знал, что в числе прочего тот торговал лесом. Со всех сторон королевства он приносил новости своему старому другу. Или старому отцу своего друга; они с Берелахом были одно время неразлучными товарищами, хотя сейчас виделись не часто.

"Да, вот оно что," – сказал про себя Борлас. – "Я рассказывал Саэлону про Пеларгир, приводя слова Берелаха. Где-то там, возле Этира были какие-то неприятности: исчезло несколько моряков и небольшая посудина, принадлежавшая Флоту. По мнению Берелаха, ничего страшного. ""Пораспустились за время мира"" – сказал он унтер-офицерским тоном, – ""Ушли в море по каким-то своим делам, наверное, – может, к друзьям в какой-то западной гавани, без разрешения и без лоцмана, и утопли. Туда им и дорога. Совсем в наше время настоящие моряки перевелись – рыбу ловить выгоднее стало. Ну, хоть все усекли, что западные берега не для неумех.""

Вот и все. Но я рассказал это Саэлону и спросил, не слыхал ли и он о чем-то подобном на юге. ""Да,"" – ответил он, – ""слыхал. Немногих удовлетворила официальная версия. Пропавшие не были неумехами; это были сыновья рыбаков. И бурь у тех берегов давно не бывало."" "

Услышав эти слова Саэлона, Борлас неожиданно вспомнил о других слухах, слухах, о которых говорил Отрондир. Это он употребил слово «потрава». И тогда, наполовину про себя, Борлас и помянул Черное Дерево.

Он открыл глаза и провел рукой по стволу дерева, на которое опирался, поднимая голову и глядя на его листья, темные на фоне вечернего неба. Сквозь ветви светила звезда. Он снова тихо заговорил, как бы обращаясь к дереву.

– Ну так что же теперь делать? Ясно, что Саэлон здесь замешан. Но так ли это ясно? В словах его звучала насмешка, издевка над упорядоченной людской жизнью. На прямой вопрос не стал отвечать! Одеваться в черное! И все же – зачем меня приглашать с собой? Обратить старика Борласа? Бесполезно. И пробовать бесполезно; даже надеяться смешно обратить ко злу человека, который помнит Давнее Зло, каким бы давним оно ни было. Да и успех оказался бы бесполезен – старик Борлас уже больше ни на что не годится. Может, Саэлон просто хочет поиграть в разведчиков, разузнать, что кроется за слухами? А черное – для того, чтобы никто не заметил. Но опять-таки, какой от меня прок в разведке? Лучше, чтобы я не торчал на дороге."

При этих словах сердце Борласа похолодело. Убрать его с дороги – может, так? Заманят куда-нибудь, а потом он исчезнет, как те рыбаки? Пригласили-то его только тогда, когда он признался, что слышал слухи и знает имя. И заявил о своей враждебности.

С этой мыслью Борлас решился. С наступлением темноты он, одетый во все черное, встанет у восточной калитки. Ему бросили вызов и он этот вызов примет. Он с силой ударил по стволу ладонью.

– Нет, Нелдор, – сказал он, – я не выжил от старости из ума. Просто смерть и так недалеко. Если я проиграю, то не потеряю много.

Он распрямил спину, поднял голову и зашагал вверх по тропинке, медленно, но верно. Переступая порог, он вдруг подумал: «Может, я для этого и дожил до сих пор? Чтобы был кто-то, живой и в здравом уме, кто помнит, что было до Великого Мира. Запах помнится долго. Я думаю, я смогу и учуять, и узнать старое Зло.»

Входная дверь была открыта, но в доме за ней было темно. Не было слышно знакомых вечерних звуков; только тишина, мертвая тишина. Немного удивившись, он вошел внутрь. Позвал слугу, но ответа не получил. Борлас остановился посреди узкого, тянувшегося через весь дом коридора, и ему показалось, что он окутан чернотой, и от сумерек окружающего мира не осталось ни проблеска. Вдруг он почуял его, так ему казалось, хотя пришло оно словно изнутри, наружу, туда, где он мог его ощутить; он учуял и узнал старое Зло.