Сказочники


Властелин колец (8 глава)


В душе самого жирного, самого робкого хоббита все же таится (порою очень глубоко таится) будто запасенная про черный день отчаянная храбрость. А Фродо был вовсе не жирный и вовсе не робкий; хоть он и не знал этого, но Бильбо, да и Гэндальф тоже, считали его лучшим хоббитом во всей Хоббитании. Он понял, что странствие его кончилось, и кончилось ужасно, – именно эта мысль и придала ему мужества. Фродо напрягся для предсмертной схватки: он уже не был покорной жертвой.

Собираясь с силами, он неожиданно заметил, что темнота исподволь отступает под наплывом зеленоватого света снизу, из-под каменных плит. Свет холодной волною разлился по его лицу и телу, а стены и свод по-прежнему оставались во тьме. Фродо повернул голову и увидел, что рядом с ним простерты Сэм, Пин и Мерри. Они лежали на спинах, облаченные в белые саваны и мертвенно-бледные. Вокруг них громоздились груды сокровищ, и омерзительно тусклое золото казалось могильным прахом. Жемчужные венчики были на их головах, золотые цепи на запястьях, а пальцы унизаны перстнями. У каждого сбоку меч, у каждого в ногах щит. И еще один меч – обнаженный – поперек горла у всех троих.

Зазвучало пение – медленное, невнятное, замогильное. Далекий-далекий, невыносимо тоскливый голос будто просачивался из-под земли. Но скорбные звуки постепенно складывались в страшные слова – жестокие, мертвящие, неотвратимые. И стонущие, жалобные. Будто ночь, изнывая тоской по утру, злобно сетовала на него; словно холод, тоскуя по теплу, проклинал его. Фродо оцепенел. Пение становилось все отчетливее, и с ужасом в сердце он различил наконец слова заклятия:

Костенейте под землей

до поры, когда с зарей

тьма кромешная взойдет

на померкший небосвод,

чтоб исчахли дочерна

солнце, звезды и луна,

чтобы царствовал – один –

в мире Черный Властелин!

У изголовья его что-то скрипнуло и заскреблось. Он приподнялся на локте и увидел, что лежат они поперек прохода, а из-за угла крадется, перебирая пальцами, длинная рука – крадется к Сэму, к рукояти меча у его горла.

Жуткое заклятье камнем налегло на Фродо, потом нестерпимо захотелось бежать, бежать без оглядки. Он наденет Кольцо, невидимкой ускользнет от умертвия, выберется наружу. Он представил себе, как бежит по утренней траве, заливаясь слезами, горько оплакивая Сэма, Пина и Мерри, но сам-то живой и спасшийся. Даже Гэндальф и тот его не осудит: что ему еще остается?

Но мужество сурово подсказывало ему иное. Нет, хоббиты не бросают друзей в беде. И все же он нашарил в кармане Кольцо... а рука умертвий подбиралась все ближе к горлу Сэма. Внезапно решимость его окрепла, он схватил короткий меч, лежавший сбоку, встал на колени, перегнулся через тела друзей, что было сил рубанул по запястью скребущей руки – и перерубил ее. Меч обломился. Пронесся неистовый вой, и свет померк. Темноту сотрясло злобное рычание.

Фродо упал на Мерри, щекой на его холодное лицо. И неожиданно припомнил все, что скрылось за клубами мглы: дом у холма, Золотинку, песни Тома. Он вспомнил ту песню-призыв, которую Том разучил с ними. Неверным, дрожащим голосом он начал:

«Песня звонкая, лети к Тому Бомбадилу!» – и с этим именем голос его окреп, зазвучал в полную силу, словно труба запела в темном склепе:

Песня звонкая, лети к Тому Бомбадилу!

Отыщи его в пути, где бы ни бродил он!

Догони и приведи из далекой дали!

Помоги нам, Бомбадил, мы в беду попали!

Эхо смолкло, и настала мертвая тишь, только сердце Фродо гулко стучало. Долгая тишь, а потом, как через толстую стену, из-за холмов, издалека, все ближе, зазвучал ответный напев:

Вот он я, Бомбадил, – видели хозяина?

Ноги легкие, как ветер, – обогнать нельзя его!

Башмаки желтей желтка, куртка ярче неба,

Заклинательные песни – крепче нет и не было!

Покатился грохот разметаемых камней, и в склеп хлынул свет, живой и яркий. Пролом засиял на стене у изножия, и в нем показалась голова Тома в шляпе с пером, а за спиной его вставало багряное солнце. Свет пробежал по лицам трех неподвижных хоббитов, смывая с них трупную зелень. Теперь казалось, что они всего лишь крепко спят.

Том пригнулся, снял шляпу и с песней вошел в темный склеп:

В небе – солнце светлое, спит Обманный Камень –

Улетай, умертвие, в земли Глухоманья!

За горами Мглистыми сгинь туманом гиблым,

Чтоб навек очистились древние могилы!

Спи, покуда смутами ярый мир клокочет,

Там, где даже утренний свет чернее ночи!

Надрывный и протяжный крик ответил на его песню; обрушились своды в глубине Могильника, и воцарился покой.

– Ну-ка, вылезай скорей из могильной сырости! – велел Том. – Нам еще троих друзей надо к солнцу вынести.

Они вынесли Мерри, Пина, потом Сэма. Мимоходом Фродо увидел в земляной осыпи обрубленную кисть, копошившуюся, как неподавленный паук. Том вернулся в пустой склеп – оттуда донесся гул и топот. Вышел он с ворохом оружия и украшений – золотых и серебряных, медных и бронзовых, старинной чеканки, в многоцветных каменьях, – взобрался на зеленый могильный холм и рассыпал добычу по солнечной траве.

Он постоял молча, держа шляпу на отлете и глядя на трех неподвижных хоббитов у подножия Могильника. Потом, простерши правую руку вверх, вымолвил звучно и повелительно:

Мертво спит Обманный Камень – просыпайтесь, зайцы!

Бомбадил пришел за вами – ну-ка согревайтесь!

Черные Ворота настежь, нет руки умертвий,

Злая тьма ушла с ненастьем, с быстролетным ветром!

К несказанной радости Фродо, все трое приподнялись, потянулись, протерли глаза и вскочили на ноги. С изумлением глядели они на Фродо, на Тома, во весь рост возвышавшегося над ними, на свои грязно-белые лохмотья и золотые украшения.

– Это еще что за новости? – начал было Мерри, встряхнув головой в золотом венце набекрень. Вдруг он осекся и закрыл глаза. – Да, помню, помню, как все это случилось! – глухо выговорил он. – Ночью напали они с севера, и было их – не счесть. Копье пробило мне сердце. – Он схватился за грудь. – Да нет, что же это! – крикнул он, с усилием поднимая голову. – Словно во сне! Куда ты подевался, Фродо?

– Должно быть, сбился с дороги, – отвечал Фродо, – но лучше об этом не вспоминать. Что прошло, то миновало. А теперь – в путь!

– В какой там путь, сударь! – воскликнул Сэм. – Что я, голый пойду? – Он сбросил венец, пояс, кольца, сорвал саван и шарил глазами по траве, словно ожидая увидеть где-то неподалеку свое хоббитское платье: куртку, штаны, плащ.

– Не ищите зря одежду, все равно не сыщете, – сказал Том, мигом спрыгнув с могильного холма и пританцовывая вокруг хоббитов как ни в чем не бывало.

– Почему же это не искать? – удивился Пин, с веселым недоумением глядя на пляшущего Бомбадила. – А как же?

Том только покачал головой.

– Радуйтесь лучше, что вышли на свет из безвозвратных глубин; от свирепых умертвий спасения нет в темных провалах могил. Живо! Снимайте могильную гниль и по траве – нагишом! Надо стряхнуть вам подземную пыль... Ну а я на охоту пошел.

И побежал под гору, насвистывая и припевая. Фродо долго глядел ему вслед, а Том вприпрыжку мчался на юг зеленой ложбиной между холмами с посвистом и припевом:

Гоп-топ! Хоп-хлоп! Где ты бродишь, мой конек?

Хлоп-хоп! Гоп-топ! Возвращайся, скакунок!

Чуткий нос, ловкий хвост, верный Хопкин-Бобкин,

Белоногий толстунок, остроухий Хопкин!

Так пел Том Бомбадил, на бегу подбрасывая шляпу и ловя ее, пока не скрылся в низине, но и оттуда доносилось: «Гоп-топ! Хлоп-хоп!», покуда не подул южный ветер.

Парило по-вчерашнему. Хоббиты побегали по траве, как им было велено. Потом валялись на солнышке, изнывая от радости, точно их чудом перенесли в теплынь с мороза; с такой радостью больной однажды легко встает с постели и видит, что жизнь заново распахнута перед ним настежь.

К тому времени, как Том вернулся, они успели прогреться до седьмого пота и здорово проголодаться. Из-за гребня холма выскочила его подброшенная шляпа; потом появился он сам, а за ним шесть пони: пять их собственных и еще один, наверно, Хопкин-Бобкин – он был крупнее, крепче, толще (и старше) остальных. Мерри, бывший хозяин всех пони, называл их как придется, а с этих пор они стали отзываться на клички, которые дал им Том Бомбадил. Том подозвал их, одного за другим, они подошли и выстроились в ряд, а Том насмешливо поклонился хоббитам.

– Забирайте-ка лошадок! – сказал Том. – Им, бедняжкам, стало страшно, и они от вас удрали – бросили хозяев. У лошадок нос по ветру: как учуяли умертвий – мигом поминай как звали... Но ругать нельзя их! Где же это видано – лезть самим в Могильники? Может, хоббитам-то надо поучиться у лошадок? Вишь – цела у них поклажа. Молодцы, лошадушки! И чутье у них вернее: убежали от умертвий, от подземной лютой смерти... Нет, нельзя ругать их!

– А шестой для кого? – поинтересовался Фродо.

– Для меня, – ответил Том. – Он мой дружок. Бродит где захочется, но когда его покличешь, прибегает тотчас же. Том проводит хоббитов тропкой самой краткой, чтоб они сегодня же добрались до Тракта.

Хоббиты пришли в восторг, и благодарности их не было конца, а Том рассмеялся и сказал:

– Дома Золотинка ждет, и забот – полон рот. Он проводит хоббитов, чтоб не беспокоиться. Ведь они какой народ? С ними уймища хлопот! Только вызволишь из Вяза – под землей завязнут. Если не дойдут до Тракта – что-то будет завтра?.. Нет, уж лучше проводить их – и освободиться.

Судя по солнцу, еще и десяти не было, но хоббиты с удовольствием пообедали бы, если б на то хватило припасов.