Девочка Головешка

У одной бедной женщины была дочка, чумазая, черная, как негритенок. Мать мыла ее по четыре, по пять раз в день, да все напрасно — девочка не становилась чище; ее кожа, особенно на руках, выделяла темную жидкость, и к чему бы она ни прикоснулась, оставались черные пятна. Бедная мать иногда просто в отчаяние приходила.

Соседки прозвали девочку Головешкой, в конце концов и мать свыклась с этим прозвищем и тоже звала дочь Головешкой.

Головешка была живой, приветливой, и все ее любили. Но она сердилась, когда ее так называли соседские дети.

— Головешка, иди бегать с нами наперегонки!

— Вот я вам покажу «Головешка»!

Она бросалась за ними, догоняла, проводила ладошками по лицу — и они становились чумазыми, словно дети угольщика.

Детишки поднимали визг, плакали, но их матери заступались за девочку.

— Зачем вы ее дразните?

— Почему взрослым, даже ее маме, можно говорить «Головешка», а нам — нет?

— Мы зовем ее так любя.

И в самом деле ее любили. «Головешка, поди сюда!» «Головешка, заходи к нам!»

— И зачем только ты все пачкаешь, Головешка?

— А чтобы вы почаще стирали!

— Умница, Головешка! Почему же ты сер-

дишься на ребятишек, что они тебя так называют?

— Потому что мама моет меня по четыре, по пять раз в день, я чище их всех.

А мать ломала голову, к какому бы делу дочь приучить, ведь от ее рук остаются черные пятна.

— Бедняжка моя, что ты будешь делать, когда я глаза закрою...

— Господь меня не оставит.

Несчастная женщина как в воду глядела, умерла она, только лишь Головешке исполнилось семь лет.

Соседки по очереди подкармливали девочку. Они и сами жили бедно, трудились в поте лица, у каждой была куча голодных ребятишек. Пока Головешка мала, накормить ее нетрудно, она неприхотливая, съест все, что ей перепадет. А когда подрастет? Нужно будет и одеть, и присмотреть, а ни к какой работе ее не приспособишь: к чему бы она ни прикоснулась, остается черное пятно.

У соседок было столько забот, что мыть Головешку по четыре, по пять раз в день, как покойная мать, им было некогда, и, как они говорили, Головешка стала пуще прежнего Головешкой.

Она сидела на корточках у входа в свою лачугу, уперев локти в колени, опустив лицо на ладони, и смотрела, как ветер несет по небу облака.

«Вот бы и мне так скитаться по свету!» — мечтала она, завидуя облакам.

— Чего ты там не видала, Головешка? Мух считаешь?

— Сама не знаю, смотрю, куда плывут облака...

— Плывут далеко отсюда, куда ветер гонит.

— Вот бы и мне улететь вместе с ними!

И однажды утром спохватились — нет Голо-

вешки. Звали, искали — исчезла она, никому не сказав ни слова.

— Бедная Головешка! Где она теперь голову приклонит!

А Головешка собрала свои убогие пожитки, связала их в узелок и зашагала через поле, все вперед да вперед, сама не зная, куда и зачем.

Она столько раз слышала, как про кого-нибудь говорят: «Нашел свою судьбу», — что решила поискать: может, и ее Судьба тоже бродит по свету? В первый день, как только Головешке на пути попадалась старая или молодая женщина, она спрашивала:

— Не Судьба ли вы, тетенька?

На нее смотрели с удивлением, качали головой и, даже не ответив, проходили. Девочка, должно быть, не в своем уме, думали люди.

К вечеру ей встретилась упряжка резвых лошадей. В роскошной карете на подушках полулежала прекрасная синьора, лошади мчались во весь опор.

— Синьора! Прекрасная синьора! Синьора приказала остановить лошадей и

подождала, пока чумазая, черная, как негритенок, оборванка с узелком под мышкой не подошла к ней.

— Синьора, прекрасная синьора, уж не Судьба ли вы?

Синьора пожала плечами, махнула рукой кучеру, и карета помчалась.

Ночь застала Головешку в поле одну, она сильно перепугалась. Вдруг на обочине засиял голубой летучий огонек, он подпрыгивал, не останавливаясь ни на мгновение. Девочка побежала к нему, но, как только приблизилась и протянула руку, чтобы поймать огонек, он подскочил и полетел вперед, раскачиваясь, словно на качелях.

Головешка забыла про усталость, про сведенный от голода желудок и побежала за огоньком. «Уж не Судьба ли это?» — подумала она.

— Огонек, голубой огонек! Если ты Судьба, дай себя поймать!

Но огонек продолжал лететь вперед, раскачиваясь, словно на качелях, и не давался в руки. Нет, не Судьба он.

Вдруг огонек замер и растаял; смотрит девочка, а перед ней дверь ветхого домика.

Набралась она храбрости и постучала. Никто не ответил. Она выждала и снова постучала. Ни звука.

— Голубой огонек, голубой огонек, зачем ты обманул меня?

И постучала в третий раз. Послышался хриплый, ворчливый голос.

— Кто там стучит? Что надо?

— Это я, Головешка, пустите переночевать...

— Головешка? Не туда попали, я не булочница.

— Дайте хоть кусочек хлеба, я умираю с голо-АУ.

В дверную щелку Головешка заметила, что внутри зажегся свет, застучали по полу деревянные башмаки, заворчал хриплый голос, наверное, откроют. Скрипнул засов, и на пороге появилась старушка — сморщенная, седые волосы всклокочены, глаза протирает.

— Кто такая? Зачем будишь людей среди ночи?

— Извините, добрая женщина, меня привел сюда голубой огонек. Я заблудилась в поле.

— Тебя зовут Головешкой? Да уж, как есть Головешка, — и погладила ее по голове.

Старушка, не переставая ворчать, накормила девочку.

Стены и потолок домика были закопченные,

мебель грубая, да и той раз два и обчелся, вместо кровати — узкий соломенный тюфяк.

«Бабушка, не Судьба ли вы?» — не терпелось спросить Головешке, но, видя всю эту убогую обстановку, она удержалась.

Каково же было ее удивление, когда старушка взяла в руки коптилку и сказала:

— А теперь, детка, пойдем спать.

Она толкнула в глубине домика такую же за-' копченную, как и стены, дверцу, которую Головешка даже не заметила... и у девочки от изумления дух захватило.

Перед ней предстала анфилада комнат, одна красивее другой, все они озарены непонятно откуда льющимся голубоватым светом, карнизы позолоченные, под ногами мягкие ковры, на выбеленных стенах — зеркала, кругом вазы с изу-чмительными цветами и растениями. Старушка идет впереди — сгорбленная, всклокоченные волосы отливают в этом освещении серебром — и даже не оглядывается на девочку.

«Вот это и есть Судьба!» — твердила про себя Головешка.

Они вошли в спальню, где стояла кровать под балдахином, с белоснежными простынями и сверкающими белизной подушками. «Неужто мне здесь спать? — подумала Головешка. — Вот беда! Я же все перепачкаю».

— Спи здесь, а я пойду в соседнюю комнату.

— Ах, нет, синьора! Я вас должна предупредить. Меня прозвали Головешкой потому, что, к несчастью, я оставляю черные пятна на всем, к чему бы ни прикоснулась. Лучше уж я буду спать на соломенном тюфяке, там, у входа... Добрая синьора, вы — Судьба? — не удержалась она.

— Спи и ни о чем не беспокойся! — сказала старушка и оставила изумленную девочку одну.

На следующее утро Головешка проснулась в закопченной комнате на тюфяке, а под головой у нее — узелок. «Неужели вчерашнее мне приснилось? Нет, не может быть», — подумала она.

И снова с языка у нее был готов сорваться вопрос: «Синьора, вы — Судьба?» Но она вспомнила: все вчерашнее было явью, она уже задала этот вопрос и получила ответ: «Спи и ни о чем не беспокойся!» Значит, старушка не Судьба, но не хочет сказать, кто она.

— Куда теперь путь держишь? — спросила хозяйка.

— Куда глаза глядят. Хорошо бы мне встретить свою Судьбу. Многие ее нашли. Говорят, она одна может помочь!

— Ах, дитя мое! Судьба капризна, сегодня без толку одарит, завтра оберет. Послушай моего совета: если попадется она тебе, не гляди ей даже в лицо.

— Как бы мне избавиться от моего недостатка: я пачкаю все, к чему ни прикоснусь.

— Есть от этого средство. Только надо не побрезговать. Сунь руки в эту навозную кучу и держи, пока сил хватит терпеть.

Головешка, не долго думая, раз — и сунула руки в навоз. Чувствует — жжет слегка, но с каждым мгновением все сильнее.

— Ой! Ой!

— Ничего, Головешка, держись! Потерпи еще!

Головешка словно на жаровне руки поджаривает, передергивает ее от боли, но она терпит, надежда избавиться от своего порока сил придает.

— Ой! Ой!

Выдернула она руки из навоза, глядит — а они словно обуглились, еще чернее стали, зато жечь перестало.

Притронулась она к тряпице... и осталось пятно, только не черное, а темно-желтое, цвета навоза. Стоило ради этого мучиться? Черное или желтое пятно, какая разница?

— Зачем вы меня обманули?

— Я тебя не обманула, вот увидишь!

Головешка притворилась, что поверила. А может, и правда так лучше? Ведь старушка могла причинить ей и большее зло! Поблагодарила она и пошла вперед по дороге, куда глаза глядят.

И все думала о совете старушки: «Если попадется тебе Судьба, не гляди даже ей в лицо!»

Где уж там глядеть в лицо! Ей бы ухватиться за подол Судьбы и не выпускать, пока не получит своего подарка.

И снова, встречая старую или молодую женщину, она спрашивала:

— Тетенька, не Судьба ли вы?

Прохожие удивлялись, но никто не отвечал, думали, что она не в своем уме, покачают головой и идут дальше.

Подошла она к берегу реки. На траве разложены сушиться свежеотбеленные полотна, и никто их не сторожит. Головешка решила помыть руки в проточной воде, но чем больше она их терла, тем больше мутнела вода и окрашивалась в желтоватый навозный цвет, на солнце он сверкал, словно золото.

Полотна все равно никто не караулил, Головешка выбрала одно и вытерла руки.