Старушка

так проворно, что и думать нечего бежать за метлой да разгонять дармоедов проклятых! В мгновение ока ни крошки на земле не осталось.

— Что случилось, кума? — спрашивают соседки.

— Кто-то держит кур да собак, а я их корми!

— Что такое? Что стряслось?

— Да что уж теперь! Идите себе с Богом. Она и слова никому не сказала: а вдруг им

вздумается тоже спросить старуху: «Правда ли, кума, что ты денег не берешь?»

Уж завтра она не оплошает, сама остановит нищенку и, как только та предложит, не будет набивать свой передник доверху, а только наполовину, и довольно.

Старуха же стала как будто избегать ее: уходит до света, возвращается затемно, когда соседка уже не ждет ее у дома и не греется на солнышке.

Между тем люди замечали, что старуха стала волочить ноги, горбиться больше прежнего и тяжелее опираться на клюку, хотя и лицо у нее не изменилось, и голос не ослаб.

И вот однажды увидели, что она остановилась прямо посреди улицы, тяжело дыша, не в силах сделать ни шагу.

К ней подбежали и загомонили разом:

— Что-нибудь нужно, кума?

— Мне нужны три работницы: одна — чтобы в доме прибирать, другая — стирать и гладить, третья — готовить обед и ужин и каждый вечер стелить постель.

— Ты что, шутишь, кума?

— Ничуть.

— А чем платить будешь, коли у тебя даже мелкой монетки нет?

— И-и, деньги что, их позови — они и прибегут.

Соседки переглядывались и потихоньку прыскали в ладонь.

— Бедняга, умом тронулась!

Тронулась не тронулась, а любопытство сильнее, стали они старушку подзуживать:

— Да где ж ты разместишь трех работниц, кума?

— У меня места и на шестерых довольно. Соседки снова — переглядываться да похохатывать.

— Только уговор, — прибавила старуха. — Пусть они живут у меня один год, один месяц и один день, из дома не выходят, с отцом-матерью не видятся.

— Я согласна прибирать в доме.

— Я — стирать и гладить.

— А я — готовить обед и ужин и каждый вечер стелить постель.

— Помните же: кто войдет в мой дом, не выйдет раньше, чем через один год, один месяц и один день.

— Да-да, кума, один год...

— Один месяц...

— И один день...

— Ну что ж, пошли.

Три женщины направились за ней, нисколько не сомневаясь, что все это причуды выжившей из ума старухи.

Подруги проводили их до двери лачуги, смеясь и притворно завидуя их удаче. Те тоже веселились:

— До встречи через один год...

— Один месяц...

— И один день!

Старуха вошла последней и затворила за собой дверь.

Соседки думали, что три подруги тут же выйдут обратно. Прошел час, два, и день прошел, и два дня, а о несчастных ни слуху ни духу.

— Что сделала с ними старая ведьма? Мыслимо ли жить в этой берлоге, в ней и одному-то повернуться негде!

В голове вертелась тысяча догадок, а некоторые даже завидовали трем работницам, да и как тут не завидовать: старуха на все вопросы неизменно отвечала:

— Едят, пьют, спят, лучшего не хотят.

— А чем занимаются?

— Одна в доме прибирает, другая стирает и гладит, третья готовит обед и ужин и каждый вечер стелит мне постель.

— А что лее ты лохмотья носишь, коли есть что надеть?

— Вы бы и рады были носить мои лохмотья! Пустите... Подайте бедной старушке! Подайте!

И уходила, сгорбившись и опираясь на клюку, а к полудню возвращалась, так же сгорбившись и так же опираясь на клюку, с таким нагруженным передником, что едва удерживала его за кончики.

«Вы бы и рады были носить мои лохмотья!» Что бы это значило? Соседки ломали себе голову, строили тысячу догадок, а старуха день ото дня казалась им все таинственнее.

До сих пор любопытство и слухи не шли дальше последнего поворота их улочки. Правда, все знали старушку-побирушку, принимавшую всякое подаяние, кроме монеток, но на эту ее странность никто не обращал внимания.

Однако день ото дня болтовня соседок стала возбуждать любопытство жителей селения, слухи разрастались, искажая события до неузнавае-

мости. Поговаривали уже, что в старухиной лачуге томятся тридцать работниц.

Живы ли, нет ли — поди узнай. И как это нищенка, живущая милостыней и наряженная в лохмотья, держит столько прислуги — и горничную, и повариху, и прачку?

Наконец эти разговоры да пересуды дошли до короля, королевы и королевича.

Два раза в неделю старуха имела обыкновение появляться у ворот королевского дворца или под окнами, если случайно замечала там королеву.

— Подайте бедной старушке! Подайте!

Король велел повару отдавать ей остатки вчерашнего обеда. Королева посылала служанку относить ей остатки вчерашнего ужина. Но когда король, королева и королевич услышали сплетни про старуху, та, будто почуяв, что ее начнут расспрашивать, не появлялась больше у королевского дворца.

Тогда король приказал своему офицеру:

— Найди старуху и приведи сюда!

Тот помчался прямиком к ее дому, но соседки сказали, что она куда-то ушла. Он стал расспрашивать прохожих:

— Не видели старуху, такую скрюченную, в лохмотьях, с клюкой?

— Только что свернула за угол. Поторопись, нагонишь в два счета.

Офицер свернул за угол — старухи нет.

— Не видели старуху, такую скрюченную, в лохмотьях? Она ходит с клюкой и побирается.

— Та, что денег не берет? Пошла по переулку направо. Поторопись, нагонишь в два счета.

Офицер вошел в переулок — старухи нет. Он — снова расспрашивать прохожих.

— А-а, старуха? Видел-видел, она вошла вон в ту подворотню. Поторопись и нагонишь.

И так два дня.

Король был вне себя от ярости, королева и королевич тоже.

На третий день офицер встал у лачуги нищенки и принялся ждать, когда та выйдет. Кумушки в лавочках и мастерских по всей улице прилипли к окнам и дверям поглазеть на королевского офицера.

— Не иначе как старуха что-нибудь натворила!

— Точно, если уж сам король ею занялся!

— Спорим, что не выйдет?

— Офицер короля — вот увидите — велит выломать дверь!

— А мы узнаем, что сталось с тремя несчастными!

— Ого, стучит в дверь третий раз.

— Наконец-то!

На пороге показалась старуха; она опиралась на клюку и, как всегда, была в лохмотьях.

— Кто стучит?

— Я, королевский офицер. Его Величество требует тебя в замок.

— Его Величество король знает, где я живу. Коли я ему понадобилась, пусть потрудится прийти сюда.

И захлопнула дверь прямо перед его носом. Офицер ушел, оскорбленный и разгневанный. Король, услышав ответ нищенки, приказал отряду солдат выломать дверь нахальной старухи и привести ее пред королевские очи, связанную по рукам и ногам. Кумушки в лавочках и мастерских по всей улице прилипли к окнам и дверям поглазеть, что будет.

— Что я говорила?! Выломают дверь.

— А мы узнаем, что сталось с тремя несчастными!

Солдаты били ломами и лопатами, но деревянная дверь, почти сгнившая от времени и сырости, не поддавалась, точно была из самой крепкой стали. Раз-два, взяли! — от ударов сыплются искры, а старухина дверь не поддается!

Солдаты устали, потом обливаются. Чуть отдохнут онемевшие руки, и снова — раз-два, взяли! От ударов искры сыплются, а старухина дверь не поддается.

Солдаты совсем выдохлись и вернулись во дворец тише воды, ниже травы.

Видит король, что они едва на ногах держатся от усталости, и приказал накормить их обедом, приготовленным для придворных, а сам думает, как бы ему отплатить старухе за оскорбление.

— Кто же она такая? Наверняка ведьма!

— Или фея! — вставил королевич.

— Фея — такая уродливая и грязная? Королева скорчила гримасу, словно ее тошнило.

— Нынче ночью мне приснился странный сон.

— Ах, королевич, не время рассказывать сны.

— Ваше Величество, мне приснилось, будто иду я по узенькой улочке и слышу — кто-то зовет: «Королевич! Королевич!» Оглядываюсь — вокруг ни душей. Иду дальше — и опять: «Королевич! Королевич!» Оглядываюсь — вокруг ни души. Наконец вдалеке замечаю огонек. Подхожу, смотрю... Ах, Ваше Величество! Комната вся из золота и бриллиантов, а на кровати спит девушка прекраснее солнца и светлее месяца! В ногах ее сидит старушка и приговаривает: «Придет, придет королевич!» И голос тот же, что звал: «Королевич! Королевич!» Ваше Величество, позвольте мне пойти к старухе. Что, если сон в руку?

В ответ король бросил на него гневный взгляд,

таким же взглядом одарила наследника и королева, но королевич не пал духом. Он решил переодеться бедным крестьянином и пойти к старухе тайком от короля и королевы.

На следующее утро королевич вышел в сад и разыскал молодого парня, который помогал садовнику поливать клумбы.

— Давай меняться: я оденусь в твое платье, а ты — в мое.

— Ну, королевич! — и парень засмеялся.

— Да раздевайся же! Давай свое платье, бери мое.

— Ох, королевич! — и парень захохотал, думал, королевич шутит.

Хорошо же пришлось королевичу потрудиться, чтобы уговорить молодого садовника!

Королевич переоделся, вышел из дворца и поспешил к старухиной лачуге. Даже в бедном платье он был так хорош, что прохожие оглядывались на него. И конечно же, по всей улице, где жила старуха, из окон домов, лавочек и мастерских выглядывали соседки, едва услышав о красивом юноше.

Они рты поразевали, когда он постучал и дверь открылась. На пороге появилась старуха, взяла его за руку, провела в дом и закрыла дверь.

— Офицеру короля не открыла, а деревенскому парню — пожалуйста!

Это было неслыханно.

Кумушки допоздна караулили на улице, чтобы хорошенько порасспросить парня, как только тот выйдет.

Настал вечер, опустилась ночь; самые любопытные так и заснули стоя, прислонившись к стене и дрожа от холода.