Каменный цветок

Вот на другой день и пошел туда Данилушко. Горка хоть небольшая, а крутенькая. С одной стороны и вовсе как срезано. Глядельце (место, где видно напластование горных пород. - Ред.) тут первосортное. Все пласты видно, лучше некуда.

Подошел Данилушко к этому глядельцу, а тут малахитина выворочена. Большой камень - на руках не унести, и будто обделан вроде кустика. Стал оглядывать Данилушко эту находку. Все, как ему надо: цвет снизу погуще, прожилки на тех самых местах, где требуется... Ну, все как есть... Обрадовался Данилушко, скорей за лошадью побежал, привез камень домой, говорит Прокопьичу:

- Гляди-ко, камень какой! Ровно нарочно для моей работы. Теперь живо сделаю. Тогда и жениться. Верно, заждалась меня Катенька. Да и мне это не легко. Вот только эта работа меня и держит. Скорее бы ее кончить!

Ну, и принялся Данилушко за тот камень. Ни дня, ни ночи не знает. А Прокопьич помалкивает. Может, угомонится парень, как охотку стешит. Работа ходко идет. Низ камня отделал. Как есть, слышь-ко, куст дурмана. Листья широкие кучкой, зубчики, прожилки - все пришлось лучше нельзя. Прокопьич и то говорит - живой цветок-то, хоть рукой пощупать. Ну, как до верху дошел - тут заколодило. Стебелёк выточил, боковые листики тонехоньки - как только держится! Чашку, как у дурман-цветка, а не то... Не живой стал и красоту потерял. Данилушко тут и сна лишился. Сидит над этой своей чашей, придумывает, как бы поправить, лучше сделать. Прокопьич и другие мастера, кои заходили поглядеть, дивятся, - чего еще парню надо? Чашка вышла - никто такой не делывал, а ему неладно. Умуется (заговаривается. - Ред.) парень, лечить его надо. Катенька слышит, что люди говорят, - поплакивать стала. Это Данилушку и образумило.

- Ладно, - говорит, - больше не буду. Видно, не подняться мне выше-то, не поймать силу камня. - И давай сам торопить со свадьбой. Ну, а что торопить, коли у невесты давным-давно все готово. Назначили день. Повеселел Данилушко. Про чашу-то приказчику сказал. Тот прибежал, глядит - вот штука какая! Хотел сейчас эту чашу барину отправить, да Данилушко говорит:

- Погоди маленько, доделка есть.

Время осеннее было. Как раз около Змеиного праздника свадьба пришлась. К слову, кто-то и помянул про это - вот-де скоро змеи все в одно место соберутся. Данилушко эти слова на приметку взял. Вспомнил опять разговоры о малахитовом цветке. Так его и потянуло: "Не сходить ли последний раз к Змеиной горке? Не узнаю ли там чего?" - и про камень припомнил: "Ведь как положенный был! И голос на руднике-то... про Змеиную же горку говорил".

Вот и пошел Данилушко. Земля тогда уже подмерзать стала, снежок припорашивал. Подошел Данилушко ко крутику, где камень брал, глядит, а на том месте выбоина большая, будто камень ломали. Данилушко о том не подумал, кто это камень ломал, зашел в выбоину. "Посижу, - думает - отдохну за ветром. Потеплее тут". Глядит - у одной стены камень-серовик, вроде стула. Данилушко тут и сел, задумался, в землю глядит, и все цветок тот каменный из головы нейдет. "Вот бы поглядеть!" Только вдруг тепло стало, ровно лето воротилось. Данилушко поднял голову, а напротив, у другой-то стены, сидит Медной горы Хозяйка. По красоте-то да по платью малахитову Данилушко сразу ее признал. Только и то думает:

"Может, мне это кажется, а на деле никого нет". Сидит - молчит, глядит на то место, где Хозяйка, и будто ничего не видит. Она тоже молчит, вроде как призадумалась. Потом и спрашивает:

- Ну, что, Данило-мастер, не вышла твоя дурман-чаша?

- Не вышла, - отвечает.

-А ты не вешай голову-то! Другое попытай. Камень тебе будет, по твоим мыслям.

- Нет, - отвечает, - не могу больше. Измаялся весь, не выходит. Покажи каменный цветок.

- Показать-то, - говорит, - просто, да потом жалеть будешь.

- Не отпустишь из горы?

- Зачем не отпущу! Дорога открыта, да только ко мне же ворочаются.

- Покажи, сделай милость!

Она еще его уговаривала:

- Может, еще попытаешь сам добиться! - Про Прокопьича тоже помянула:-Он-де тебя пожалел, теперь твой черед его пожалеть.

Про невесту напомнила: - Души в тебе девка не чает, а ты на сторону глядишь.

- Знаю я, - кричит Данилушко, - а только без цветка мне жизни нет. Покажи!

- Когда так, - говорит, - пойдем, Данило-мастер, в мой сад.

Сказала и поднялась. Тут и зашумело что-то, как осыпь земляная. Глядит Данилушко, а стен никаких нет. Деревья стоят высоченные, только не такие, как в наших лесах, а каменные. Которые мраморные, которые из змеевика-камня... Ну, всякие... Только живые, с сучьями, с листочками. От ветру-то покачиваются и голк (шум. ( Ред.) дают, как галечками кто подбрасывает. Понизу трава, тоже каменная. Лазоревая, красная... разная... Солнышка не видно, а светло, как перед закатом. Промеж деревьев змейки золотенькие трепыхаются, как пляшут. От них и свет идет.

И вот подвела та девица Данилушку к большой полянке. Земля тут, как простая глина, а по ней кусты черные, как бархат. На этих кустах большие зеленые колокольцы малахитовы и в каждом сурьмяная (окрашенная в черный цвет. - Ред.) звездочка. Огневые пчелки над теми цветками сверкают, а звездочки тонехонько позванивают, ровно поют.

- Ну, Данило-мастер, поглядел? - спрашивает Хозяйка.

- Не найдешь, - отвечает Данилушко, - камня, чтобы так-то сделать.

- Кабы ты сам придумал, дала бы тебе такой камень, а теперь не могу. - Сказала и рукой махнула. Опять зашумело, и Данилушко на том же камне, в ямине-то этой оказался. Ветер так и свистит. Ну, известно, осень.

Пришел Данилушко домой, а в тот день как раз у невесты вечеринка была. Сначала Данилушко веселым себя показывал - песни пел, плясал, а потом и затуманился. Невеста даже испугалась:

- Что с тобой? Ровно на похоронах ты!

А он и говорит:

- Голову разломило. В глазах черное с зеленым да красным. Света не вижу.

На этом вечеринка и кончилась. По обряду невеста с подружками провожать жениха пошла. А много ли дороги, коли через дом либо через два жили. Вот Катенька и говорит:

- Пойдемте, девушки, кругом. По нашей улице до конца дойдем, а по Еланской воротимся.

Про себя думает: "Пообдует Данилушку ветром, - не лучше ли ему станет".

А подружкам что... Рады-радехоньки.

- И то, - кричат, - проводить надо. Шибко он близко живет - провожальную песню ему по-доброму вовсе не певали.

Ночь-то тихая была, и снежок падал. Самое для разгулки время. Вот они и пошли. Жених с невестой попереду, а подружки невестины с холостяжником, который на вечеринке был, поотстали маленько. Завели девки эту песню провожальную. А она протяжно да жалобно поется, чисто по покойнику. Катенька видит - вовсе ни к чему это: "И без того Данилушко у меня невеселый, а они еще причитанье петь придумали".

Старается отвести Данилушку на другие думки. Он разговорился было, да только скоро опять запечалился. Подружки Катенькины тем временем провожальную кончили, за веселые принялись. Смех у них да беготня, а Данилушко идет, голову повесил. Сколь Катенька ни старается, не может развеселить. Так и до дому дошли. Подружки с холостяжником стали расходиться - кому куда, а Данилушко уж без обряду невесту свою проводил и домой пошел.

Прокопьич давно спал. Данилушко потихоньку зажег огонь, выволок свои чаши на середину избы и стоит, оглядывает их. В это время Прокопьича кашлем бить стало. Так и надрывается. Он, вишь, к тем годам вовсе нездоровый стал. Кашлем-то этим Данилушку как ножом по сердцу резнуло. Всю прежнюю жизнь припомнил. Крепко жаль ему старика стало. А Прокопьич прокашлялся, спрашивает:

- Ты что это с чашами-то?

- Да вот гляжу, не пора ли сдавать?

- Давно, - говорит, - пора. Зря только место занимают. Лучше все равно не сделаешь.

Ну, поговорили еще маленько, потом Прокопьич опять уснул. И Данилушко лег, только сна ему нет и нет. Поворочался-поворочался, опять поднялся, зажег огонь, поглядел на чаши, подошел к Прокопьичу. Постоял тут над стариком-то, повздыхал...

Потом взял балодку (молоток. ( Ред.) да как ахнет по дурман-цветку, - только схрупало. А ту чашу,- по барскому-то чертежу, - не пошевелил! Плюнул только в середку и выбежал. Так с той поры Данилушку и найти не могли.

Кто говорил, что он ума решился, в лесу загинул, а кто опять оказывал - Хозяйка взяла его в горные мастера.

На деле по-другому вышло. Про то дальше сказ будет.