Дочь Болотного царя
Хельга
Звезды севера над миром горят в туманной пелене,
Леса волной зелено-синей шумят в родимой стороне.
Но средь лесов живут в дурмане и словно манят вглубь кого-то,
Запутав в сумрачном тумане, хмельные дикие болота…
Их Царь жесток и дик – бездушен, не зная жалости, любви,
Живет… И свет ему не нужен – одни болотные огни.
Болотный царь затянет в тину любого, кто придет сюда,
А дальше – дно болот, трясина – и свет померкнет навсегда…
И души тех, кто здесь остался, погребены в тумане мглы –
В огни болота превратятся, вплетаясь в ожерелье тьмы.
Однажды утром аист белый, кружась над гладью черных вод,
Услышав детский плач несмелый, спустился вниз и сбавил ход…
Как колыбелька, лотос нежный качался в сердце злых болот,
А в лепестках лилово-снежных малютка плачет и зовет!
Когда туманная завеса рассеялась от взмахов крыл,
Увидел аист – то принцесса…И в изумлении застыл.
Но поразмыслив, он подумал, что прилетел сюда не зря –
Малютка – дочь ее, свет лунный…И дочь Болотного царя!
И ручку свив для колыбели из стебля лотоса и трав,
Отнес малютку он на берег, ничуть при этом не устав.
Он вновь задумался и вспомнил, что викинга жена давно
Мечтает, чтобы он исполнил ее желание одно.
Что много лет подряд с надеждой она его прилета ждет,
Но нет детей у ней, как прежде, она давно в тоске живет.
И проводив болота взглядом, он полетел к себе домой,
И положил малютку рядом со спящей викинга женой.
лаза открыв от шума крыльев, она в восторге замерла,
И руки опустив бессильно «Спасибо» - прошептать смогла…
Но тут же спрыгнула с постели и побежала слуг скликать,
Чтоб приготовить пир успели – рожденье дочери справлять!
Омыта утреннею негой нежнейших лотоса цветов,
Она дает ей имя – Хельга, как аромат лесных ветров.
Немного радость омрачало лишь то, что маленькая дочь
От материнских ласк кричала, царапалась… Спустилась ночь…
Когда заката луч последний исчез за темной пеленой,
Сидела жаба на постели пред стихшей викинга женой!
Она не верила виденью – искала Хельгу и звала,
Не зная, по чьему веленью исчезнуть девочка могла.
Но успокоившись немного, на жабу посмотрела вновь,
И вдруг, с неясною тревогой в глазах увидела…любовь!
Как безобразна была жаба, но так печальна и кротка!
Сама попасть внутрь не смогла бы она, ведь в двери три замка…
И женщина, ее жалея, ласкала жабу, как дитя –
Вдруг луч рассвета, пламенея, на жабу пал, сквозь тьму летя…
Малютка Хельга, как принцесса – в объятьях матери своей
Кусалась, словно зверь из леса, хотела вырваться скорей!
И женщина, вздохнув печально, взглянула снова на нее,
Но кроме злобы изначальной не увидала ничего.
«Как видно, это духи злые околдовали дочь мою –
Пусть ждут ее ветра больные, и все же я ее люблю!»
Она подумала, что викинг не должен знать ее беды –
Лишь только днем он дочь увидит, как лотос в капельках воды.
Ведь по традиции суровой дитя, рожденное больным,
С обрыва нужно бросить в море, чтоб род не сделался худым.
Она не даст ее на гибель, ведь может быть, потом она
Сумеет снять заклятье. В мире есть духи светлые добра!
И с той поры она скрывала ночами Хельгу от людей,
Но как помочь – пока не знала, а дочь любила все сильней.
И вот из дальнего похода домой вернулся викинг вновь,
Увидел в дочке дикость рода, и в нем развеселилась кровь!
Он закатил пир небывалый, что продолжался много дней –
На драгоценных покрывалах несметная толпа людей!
На месте главном и почетном сам викинг со своей женой
Сидел средь роскоши несчетной – вино и мед лились рекой.
И скальды прославляли рьяно супругу викинга и дочь –
И весь народ хмельной и пьяный им вторил. Наступила ночь…
И снова жаба грустно, нежно на мать несчастную глядит
С любовью и тоской безбрежной – с ней рядом на постели спит.
6. Юность
Как быстро годы пролетели – шестнадцать весен пронеслось,
Журчанье стихло, смолкли трели…Взметнулось облако волос…
На диком жеребце галопом, вцепившись в гриву, без седла
Несется прямо к горизонту красавица, как ночь-луна.
Глаза, как ночь и звезды юга, а косы – ворона крыло,
Изогнуты капризно губы – азарт пьянит как хмель-вино.
Да, Хельга расцвела, как лотос, и распустилась, как цветок.
Прекрасный лик и нежный голос – нрав необуздан и жесток!
Она не знает состраданья, не знает жалости, любви –
И материнские стенанья затихнут в сумрачной дали…
Она так любит забавляться, чтоб слышать материнский плач –
В стремнине дикой искупаться, иль без седла носиться вскачь.
А то еще на край колодца присесть, качаясь на весу –
На мать взглянув через оконце, вдруг спрыгнуть прямо в глубину!
В забавах диких, безрассудных, соперников у Хельги нет –
В опасных играх и бездумных она живет уж много лет.
И лишь к закату понемногу стихает буйный ее нрав,
Как будто тихую тревогу приносит запах сонных трав.
А ночью на луну, вздыхая, она глядит через окно,
Но в жабьем теле жизнь другая – ей больше чувствовать дано.
И забираясь на колени к несчастной матери своей,
В немом отчаянном волненье прощенья просит за боль дней.
И женщина опять с любовью ее прижмет к груди своей,
Где сердце, обливаясь кровью, все бьется в пламени свечей.
И только викинг был доволен бесстрашной дочерью своей –
За честь наследную спокоен, он всем рассказывал о ней.
Бывало, Хельга на обрыве отца завидя издали,
Бросалась вниз, и как ундина, плыла наперез ладьи.
Такие шутки всех пугали, но викинг баловал ее –
И принимал всерьез едва ли рассказы, жалобы, нытье.
И лишь однажды удивился, услышав гневной дочки речь,
Но и тогда не возмутился и не подумал зло пресечь.
Отцу сказала Хельга злобно: «Приди сегодня за тобой
Твой враг – я буду пню подобна, не встану пред твоей судьбой!
Да, я ослепну и оглохну, не помогу тебе в беде –
Еще звучит набатом громким пощечина, что дал ты мне!»
Но Хельге викинг не поверил, но подивился, как она
Была прекрасна в своем гневе – как величава и горда!
И только мать ее печально смотрела из окна на них,
С глубокой болью, но молчала – и скрылась в комнатах пустых.
Она чертить пыталась руны над бедной дочерью своей,
И тексты заклинаний трудных читала в темноте ночей.
Но все напрасно – неподвластна осталась Хельга свету чар.
И днем, когда была прекрасна, в крови как яд, горел пожар!
Лишь ночью безобразной жабой вдруг обретала свет души –
И мать тогда была так рада ласкать ее в ночной тиши.
Но невозможно снять заклятье – ведь Хельга родилась на свет
С тяжелым тягостным проклятьем, что будет с ней на много лет.
И мать – прекрасная принцесса спит до сих пор в болотной мгле,
И сон ее дурман-завеса хранит в туманной тишине.
Отец же – дикий Царь болотный, был тиной порожден на свет,
И лишь один инстинкт животный ведет его в потомках лет.
И два родительских начала в их дочери переплелись –
Свет тьмой разбавлен изначально, и их нельзя разъединить!
7. Рассвет
Однажды из походов дальних был пленник привезен в их дом,
Он был прекрасен и печален – не видел ничего кругом.
Как викинг объяснил домашним, он был миссионер Христа,
Но дрался храбро и бесстрашно, храня на теле знак креста!
И викинг впечатлен нимало был храбростью его лихой,
Но его вера – не по нраву – он станет жертвой роковой…
Решился викинг, что исполнит он древний тайный ритуал –
Потомки пусть его запомнят, чтоб род могучим, сильным стал!
Но викинга жена пыталась его немного остудить,
И жертва бы живой осталась – тут Хельга стала говорить:
«Отец, отец – мне любо это – хочу сама своим ножом
Я горло взрезать в лучах света и кровь его испить потом!
Хочу богам нашим суровым его я в жертву принести –
И пусть тогда Бог этот новый его попробует спасти!»
И викинг, восхищенный страстью, с которой говорила дочь,
Решил кровавое причастье свершить, едва минует ночь.
Едва же ночь на замок пала, как викинга жена в слезах
И горе жабу осыпала упреками с тоской в глазах:
«Когда-нибудь и ты узнаешь, что значит горе и беда –
Пусть ты сейчас не понимаешь, но это ведь не навсегда!
Придет и твой час покаянья, тогда увидишь зло и тьму,
И как огромно расстоянье, что ты пройдешь, скорбя, во мглу!
Меня уже не будет рядом, не сбережет моя любовь
Ту, что своим горящим взглядом повсюду хочет видеть кровь!»
И зарыдав от страшной боли, ушла, чтоб лечь в свою постель –
А жаба, замерла от горя, глядя на лунный свет и тень…
Когда же в замке все утихло, взяла горящую свечу,
И нож, который Хельга лихо крепила к левому плечу.
И отомкнув замок у двери, спустилась по ступенькам вниз,
И петли смазала, проверив, чтоб не поднялся скрежет, визг.
В подвале темном и холодном томился пленник молодой,
И он, хотя и был голодным, не тронул чугунок с едой.
Он время проводил в молитвах, прося простить ему грехи,
И ждал рассветный час он тихо, чтоб смерть принять от злой руки.
Когда же дверь приотворилась, то он не понял ничего –
В проеме жаба появилась, прося за ней идти его.
А жаба двинулась к конюшне и оседлала жеребца,
Красавца, он был самым лучшим – подарок Хельге от отца.
Затем она сняла веревки, что рассекла своим ножом,
Одним движеньем она ловко взлетела с пленником в седло.
Через поля, через долины они неслись всю ночь, пока
Не заалели сна вершины – зарозовели облака.
И первый луч рассвета жаркий, упав на жабу, в тот же миг,
Ее преобразил… Как ярко горел зарей девичий лик!
Но Хельга бросилась свирепо на юношу, чтоб нож вонзить…
А он сказал: «Постой, нелепо меня спасти, чтобы убить!»
Но нападала она снова и билась в ярости своей –
А он святым крестом и словом молитвы осенял над ней.
8.